Тиран (ЛП)

— Знакомый взгляд.

— И какой же он? — спросила я. Сняв рисунок с доски, я прошла к окну с видом на залив и подняла его. Изображение оказалось почти идентичным картине за окном, вплоть до оконной рамы и пуговиц на подушках, обширного газона и разбросанных дубов, включая и тот, что загораживал окно. Надин вошла в комнату и присела на уголок кровати. Я так и стояла к ней спиной, продолжая сравнивать рисунок с оригиналом.

— Грустный. Ты — красивая девушка, но грусть тебе не к лицу. — Я повернулась и поймала остаточную печальную улыбку Надин.

Опустила рисунок на стол.

— Честно? Я не знаю, что и думать.

— Это может прозвучать странно, особенно потому, что ты меня не помнишь, но я люблю тебя словно своего ребенка. И не важно, что делали твои друзья, у тебя всегда было собственное мнение и трезвая голова на плечах. Так что я знала, что, когда ты пропала, то не сбежала, как все говорили. И я как пить дать не повелась на дерьмо про Париж. Ты просто была… не тем типом девушек.

Смех вырвался из меня словно взрыв.

— Не тем типом девушек? Очевидно, что я — дочь сенатора, мать-подросток, и сделала столько херни для своей семьи, что та списала меня, как беглянку, так что прости за мой смех, но я не имею ни единого гребаного понятия, к какому типу девушек я отношусь. — Все это я выпалила на одном длинном выдохе, с которым пришло колющее чувство вины в момент, когда сорвались резкие слова.

Надин встала с кровати.

— Я оставлю тебя отдыхать, — сказала она, разглаживая штаны ладонью, а затем и рубашку.

— Мне жаль, — мягко ответила я, когда она потянулась к ручке двери.

— И мне, — ответила Надин, наши извинения повисли между нами. Ее обычное поведение превратилось в профессиональное. Улыбка, легкая и искренняя, какой она была при первой нашей встрече, теперь стала натянутой и вынужденной. — Твоей маме нехорошо в последние дни. Она увидится с тобой завтра, когда вернется твой отец.

— Где она? — спросила я.

— В постели с мигренью, — безжизненно отрезала женщина.

— Меня не было месяцы, а в день моего возвращения мой отец уезжает на работу, а мать лежит в постели с мигренью? — вырвалось у меня.

— Да, — подтвердила Надин, покидая комнату и закрывая за собой дверь. Прежде, чем та защелкнулась на замок, женщина добавила: — Все снова вернулось в норму.

Большую часть ночи я изучала наброски на пробковой доске. Смотрела в гардеробной на одежду моего размера, но не по моему вкусу. Множество юбок, костюмов и рубашек с длинным рукавом. Таких… консервативных. Таких… дорогих. Таких… всяких. Я наконец отыскала пару спортивных штанов и желтую майку на дне одного из ящиков, и, приняв душ в смежной ванной, оделась, а потом исследовала стол в поисках того, что могло бы воскресить мою память. Нашла розовый iPhone и попыталась включить его, но батарея была разряжена, поэтому воткнула в розетку зарядное устройство, которое нашла на ночном столике.

Я остановилась, когда взглянула на свое отражение в зеркале в полный рост. Подняла майку, чтобы посмотреть на свой плоский живот. Как, мать вашу, там мог поместиться ребенок? Пробежала рукой по гладкой коже и надула живот так сильно, как смогла, чтобы сымитировать беременность. Было странно видеть себя полненькой, особенно когда Преппи едва ли удалось откормить меня, чтобы я набрала вес.

Преппи.

Колени подогнулись, и я придержалась за край стола, чтобы не упасть на ковер. Мне все еще не хотелось верить в то, что его не стало. Я по-прежнему думала, что вот-вот увижу его за углом, или услышу, как он кричит что-то, чтобы заставить меня смеяться. Дело было не только в Преппи. Я чувствовала, что часть Кинга тоже умерла, ибо то, что ждало меня впереди, оказывается неважным, потому что ничего не будет как прежде. Если сенатор нарушит сделку со мной, как он сделал это с Кингом, шансы на то, что Кинг когда-либо станет частью моей нынешней жизни, будут равны нулю.

Внезапно ощутив такую усталость, какой не чувствовала с тех пор, как спала на лавках в парке, я подошла к кровати, сбросив кучу игрушечных животных на пол. Забравшись на подушки, устроилась сбоку. Матрас и одеяло были роскошными и мягкими, но кровать ощущалась пустой.

Потому что здесь нет его.

Всего несколько месяцев назад я была простой девчонкой без имени, без дома и без семьи.

Затем стала малышкой со щенячьими глазками. Девушкой, живущей в Логанс-Бич с семьей, которую выбрала, и в доме, который любила.

Теперь я — Рэйми Прайс, дочь сенатора, и сама являюсь матерью. Я, наконец, вернулась туда, откуда пришла. Туда, где было мое место.

Наконец-то была дома.

Проигрывая в борьбе с крепким сном, я задалась вопросом, почему место, которое должно ощущаться родным, чувствовалось чем угодно, только не домом.