Тиран

Церемония была длинной, но приятной — музыка, множество ярких цветов. Она подняла дух горожан, гоплитов и гиппеев, и, когда архонт обвязал красный шарф вокруг нагрудника Киния, гиппарх испытал радость.

После длительного шествия через весь город Киний отвел гиппеев на ипподром и с благодарностью и похвалами отпустил — наказав собраться через два дня полностью готовыми к выступлению. Он прислушивался к гомону уходящих: сплетни, интонации, насмешки и подшучивания.

Дух воинов на высоте.

Словно заранее договорившись, все старые воины — наемники, пришедшие в город восемь месяцев назад, — встретились в казарме, а не пошли на скачки при факелах или на публичный пир. Здесь были все: Антигон, Кен, Диодор, Кракс и Ситалк, Аякс, Никий, только что вернувшийся из Пантикапея, Лаэрт и Ликел, Агий, Андроник и Ателий — последний, потому что была его очередь растирать лошадей, — и Филокл, который явился с двумя городскими рабами и большой амфорой вина.

Форма амфоры свидетельствовала, что она с Хиоса, и все захлопали.

Филокл достал из-под одеяла большой винный кубок, и все остальные вооружились чашами и накрыли скамьи плащами и подушками, превратив их в ложа.

— Мы подумали, что стоит выпить вместе — в последний раз перед походом, — сказал Филокл.

— Пока мы еще твои друзья — прежде чем станем твоими воинами, — добавил Никий, положив руку на сову у себя на шее.

Вначале все чувствовали неловкость — Ситалк и Кракс вообще молчали, только нервно посмеивались и подталкивали друг друга на своем общем ложе. Ателию, который редко посещал такие пирушки, было неудобно на скамье, и он сел на пол, поджав ноги.

Встал Филокл.

— В Спарте накануне войны следуют двум обычаям. Во-первых, мы поем гимн Аресу. Во-вторых, на наших пирах каждый по очереди подходит к кубку. Он поднимает свою чашу, совершает возлияние богам и пьет за здоровье всех товарищей. — Он улыбнулся. — Верный способ быстро напиться.

Тут он возвысил голос. У него не было слуха, зато он был у других — у Киния и Кена.
Арес, всех превосходящий силой, воитель в колеснице,
Златошлемный, бесстрашный сердцем, щитоносец, спаситель городов.
Закованный в бронзу, с мощными руками, неутомимый, непобедимый с копьем,
О защитник Олимпа, отец воинственной Нике, союзник Фемиды,
Гроза всех непокорных, предводитель праведных,
Царь мужества со скипетром, который вращает огненную сферу
Среди планет в их семи дорогах через эфир,
Когда твой огненный конь несет тебя над третьей твердью небесной;
Услышь меня, помощник людей, даритель неустрашимой молодости!
Озари мою жизнь милосердным лучом, дай мне силы для войны,
Дабы я мог отрешиться от мыслей трусливых,
И подавить предательские порывы души.
И обуздай в моем сердце яростный пламень,
Что побуждает меня по кровавой стезе путь вершить свой.
Благословенный, о дай же мне смелость жить по законам
Мира, насилья, вражды и яростных демонов смерти чураясь.

Встал Андроник.

— Отличная песня! — крикнул он. — Вы, греки, слишком редко восхваляете Повелителя войны.

Филокл покачал головой.

— Мы не друзья Повелителю войны.

Но Андроник не был настроен спорить.

— Отличный обычай! — Он прошел к кубку и наполнил свою чашу. Пролил немного на пол, в возлияние богам, и воздел чашу.

— За вас, друзья! — Одно за другим он называл их имена, поднимал чашу и пил, пока не дошел до Киния. — За тебя, гиппарх, — сказал он и осушил чашу.

Один за другим все поступили так же. Ликел поддразнил каждого. Филокл подражал их голосам, когда пил в их честь. Агий говорил очень хорошо, а Лаэрт похвалил всех до единого.

Ситалк пил молча, по очереди глядя каждому в глаза, пока не дошел до Киния. К нему он обратился, подняв чашу:

— Я был гет. Теперь я твой.

Он выпил, а остальные приветствовали его и топали ногами — так не встретили даже изысканную речь Лаэрта.

Кракс в свою очередь встал у кубка. Вид у бывшего раба был воинственный.

— Когда будем сражаться, я убью больше вас всех! — сказал он и выпил.

Аякс взял чашу и заплакал. Потом вытер глаза.