Типичный Петров

“Темные аллеи”, где так важны слова, интонация. Я эти рассказы с юных лет почти наизусть помню: седьмой том из коричневого девятитомника Бунина был для нас когда-то книгой номер один. Теперь эротикой завалены все магазины, но уверен, что бунинского уровня никто не достиг. И не собираюсь проверять это путем чтения глянцевой похабщины. В скромной программке обозначены три рассказа: “Генрих”,

“Зойка и Валерия”, “Руся”. Краткое содержание не излагается: очевидно, зрелище рассчитано на просвещенных знатоков и ценителей типа меня.

Степень Викиного участия от сюжета к сюжету возрастает, и это для меня лично изрядно усиливает интерес. В “Генрихе” Вика только в толпе присутствует, и, на мой взгляд, эта часть оказалась наименее удачной. Потом она играет Зойку, хотя по типажу ей гораздо больше подходит Валерия. Костюм Зойки решен весьма оригинально: верх черный, затем черная мини-мини-юбка, ничего, по сути, не закрывающая, а ниже пояса тело обтянуто прозрачной синтетической тканью телесного цвета. Издалека может показаться, что ниже пояса на

Вике просто ничего нет, но вблизи видно, что это такие колготки, а под ними еще и трусики аналогичной окраски. У Валерии соответственно наоборот: черный низ и светлый верх, имитирующий обнаженную грудь.

Я сразу понял, как сработает Викин костюм, и с нетерпением ждал соответствующего момента. Вот Зойка-Вика делает вид, что ее какое-то насекомое укусило в попу, вскакивает на тумбу, задирает юбочку и, скорчив болезненную гримасу, требует от героя помощи: мол, подуй в место укуса. Тот вытягивает губы в трубочку и, пробежав круг по сцене, трижды припадает губами к Викиной ягодице. Публика тут даже аплодирует. Я, конечно, рад за Вику, хотя не могу мысленно не отметить, что Бунин имел в виду немного другие габариты. “Он, дунув, жадно поцеловал несколько раз в нежный холод широкой полноты ее зада”. Конец цитаты. Я ее и раньше припоминал – в других ситуациях.

По поводу иного зада.

А Вике, повторю, впору была бы роль Валерии. Как хорошо бы она смотрелась в финальной сцене, когда роковая Валерия сначала прижимает голову героя к груди, а потом – резко отталкивает! Тот, отвергнутый, отброшенный, вертится волчком и бежит навстречу идущему поезду. И надо же – они так здорово этот поезд изобразили: десять пар, прицепившись друг к другу руками, таким извивом по сцене проносятся, и герой в первую пару врезается. По поводу самого рассказа у меня сохранялось недоумение: зачем Бунин обрек героя на самоубийство? А тут понятно: сама жизнь – это безумный поезд, и если настроение человека вступит с ним в резонанс – все, крышка!

Вот наконец и “Руся”. Здесь Вика в главной роли и в желтом сарафане, да еще с большой черной косой, как писатель изобразил. Косу постановщик обыграл надлежащим образом, сделав бутафорский парик как бы действующим лицом. Суровая мать то и дело связывает Русю этой косой, как цепью, а герой-любовник освобождает от оков. Наступает сцена катания на лодке. Появляется главный герой с веслом в руке.

Где же лодка? А лодкой оказывается сама Вика. Два крепких юноши берут ее за руки и за ноги и ритмично так раскачивают. Да, акробатика в действии…

“Доплыли” они, значит, до того берега. Луч прожектора высвечивает

Вику, она сбрасывает сарафан, оставаясь в лифчике и трусиках телесного цвета. А по всему телу приклеено штук шесть-семь

“родинок”, упомянутых писателем, но, конечно, театрально преувеличенных – до черных кружков диаметром два-три сантиметра. И эти темные точки создают иллюзию полной обнаженности.

Герой к Русе-Вике практически не прикасается – это позволяет моей ревности дремать не пробуждаясь. Интимная близость изображается исключительно условными средствами. Парень блещет атлетизмом, совершая разные антраша, и Вика демонстрирует свою гибкость всеми возможными способами: и мостик делает, и шпагат, и танец живота.

Сдается, что ее движения сильно пронимают зал, который в молчании ловит свой кайф, не нарушая его аплодисментами.

Дело близится к развязке. По сцене проносится сумасшедшая мать Руси.

Ее играет высокая красавица, которая, конечно, помоложе исполнительницы “дочкиной” роли. Но это ощущаю только я один, поскольку Вика мне свои анкетные данные бесхитростно доложила, а публика, полагаю, воспринимает обеих актрис как двадцатипятилетних.

Нехорошая мамаша стреляет из того самого пистолета, которым в первом акте укокошили писательницу Генрих, потом бьет этим пугачом героя по голове, и они начинают красиво драться: оба высокие, сильные – вот где возникает сексуальность, Буниным отнюдь не предусмотренная.

Мамаша перекидывается на Русю, длиннорукими жестами ставя ей ультиматум: “Мать или он!” Руся покорно становится на колени.

И происходит мизансцена довольно шокирующая: эта дылда берет мою

Вику за бутафорскую косу и трижды прижимает Викино личико к своему лобку. На третий раз они скульптурно застывают, а все остальные участники действа на цыпочках удаляются…