Тёзка

— Вот теперь правильно, — одобряет Пэтти. — Ну ладно, я ненадолго оставлю вас втроем.

Поначалу Ашок скорее растерян, чем растроган. Он озадаченно разглядывает и головку — почему-то вытянутую, а не круглую, и крепко зажмуренные глазки с припухшими веками, и белые крапинки на щеках, и мясистую верхнюю губку, сильно выдающуюся вперед. Кожа у младенца светлее, чем у обоих родителей, и почти прозрачная — видна даже сеточка зеленоватых вен на висках. Из-под чепчика выбивается прядь довольно густых черных волос. Ашок пробует сосчитать реснички на веках, потом осторожно прощупывает сквозь одеяльце ручки ребенка.

— Все на месте, — говорит Ашима, наблюдая за мужем. — Я уже проверяла.

— А какого цвета у него глаза? Почему он их не откроет? Он их уже открывал?

Ашима кивает.

— Как ты думаешь, он что-нибудь видит? Видит он нас, например?

— Наверное, да. Но не очень ясно. И не различает цвета. Пока не различает.

Некоторое время они молчат, неподвижные, как каменные изваяния.

— А ты как себя чувствуешь? Как все прошло, нормально? — спрашивает наконец Ашок.

Не слыша ответа, Ашок отрывается от лица мальчика и обнаруживает, что его жена тоже крепко спит.

Когда он опять переводит взгляд на новорожденного, глаза у того широко распахнуты и смотрят на отца не мигая, такие же темные, как и его волосы. Лицо малыша совершенно преобразилось, и Ашок осознает, что никогда не видел ничего более совершенного. Он пытается взглянуть на себя глазами сына — темное, расплывчатое пятно с пористой кожей и огромным носом. Ашок вновь вспоминает ночь, когда он чуть было не лишился жизни, те страшные часы, что мельчайшими крупинками постоянно кружатся в потоке его мыслей. То, что его нашли и вытащили из-под груды искореженного металла, было первым чудом, случившимся в его жизни. И вот теперь второе чудо — у него на руках, невесомое, но полностью изменившее его мир.

Кроме отца, новорожденного навещают еще трое, все бенгальцы — это Майя и Дилип Нанди, молодожены из Кембриджа, с которыми Ашима и Ашок познакомились пару месяцев назад в супермаркете, и пятидесятилетний холостяк доктор Гупта, преподаватель кафедры математики из Дехрадуна. Ашок подружился с ним в Массачусетском технологическом институте. Во время кормления мужчины, включая Ашока, выходят в коридор. Майя и Дилип дарят новорожденному погремушку, а его родителям — альбом, в который можно вставлять фотографии и записывать все достижения их первенца. В нем есть даже специальное место для первой прядки волос. Доктор Гупта вручает родителям прекрасно иллюстрированное издание «Сказок матушки Гусыни».

— Вот счастливец! — восклицает Ашок, с восхищением перелистывая страницы. — Не успел родиться, а уже такая книга!

Какая разница с его собственным детством, думает он. О том же думает и Ашима, но у нее соображения совсем другие. Она, конечно, благодарна Майе, Дилипу и доктору Гупте за их внимание к ней, но все же они — лишь жалкая замена тем, кто действительно должен был бы находиться сейчас рядом с ней. Здесь нет ни единого родственника с ее стороны — ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, ни даже какого-нибудь четвероюродного дядюшки, и поэтому сам факт рождения сына кажется Ашиме чем-то случайным, свершившимся лишь наполовину, как, впрочем, и все в Америке. Она гладит мягкие волосы сына, подносит его к груди, рассматривает его личико, и в то же время не может не испытывать к нему острой жалости: он вступает в мир таким одиноким, почти что сиротой!

Ни у одной из оставшихся за океаном семей нет телефона, поэтому известить их о радостном событии молодые родители могут только телеграммами, которые Ашок уже адресовал в разные районы Калькутты: «Вашими молитвами мать и сын чувствуют себя хорошо». Выбор имени заранее решено было предоставить самой старой родственнице — бабушке Ашимы, которой давно перевалило за восемьдесят и которая уже успела дать имена шести правнукам. Насколько известно Ашиме, бабушка, узнав о ее беременности, чрезвычайно разволновалась оттого, что ей предстоит выбрать имя первому в их семье «сагибу»[3]. Поэтому Ашима с Ашоком договорились, что, пока не пришло письмо от бабушки, они оставят прочерк в анкете, которую необходимо заполнить для получения свидетельства о рождении. Бабушка отправила свое письмо лично — доковыляла до почты, опираясь на палку, хотя до этого чуть не десять лет не выходила из дома. В письме указаны два имени — для девочки и для мальчика, и их не знает никто, кроме самой бабушки.