Тёмный Принц

. Раны Царя были перевязаны смоченными в кипяченом вине бинтами и, несмотря на протесты лысого хирурга Берния, Филипп лично наблюдал за отправкой тяжелораненых македонян в палаты врачевания за Пагасой, и лишь затем отправился восстанавливать силы в захваченный дворец в центре опустошенного города. Отсюда он наблюдал за казнью шестисот пленных фокейцев, захваченных кавалерией. Убийства подняли ему настроение. Ономарх был сильным противником, вокруг которого сплачивались все те, кто боялся Македонии. Без него все пути в центральную Грецию теперь были открыты.

   На закате Филипп вошел в андрон, просторное помещение с девятью ложами. Стены были покрыты фресками фиванского художника, Натилия; в основном это были сцены охоты, всадники, преследующие нескольких львов, но Филипп был очарован мастерством и яркими красками, использованными здесь. Художник был, скорее всего, человеком сведущим в охоте. Лошади у него вышли настоящими, львы - поджарыми и опасными, а лица охотников выражали одновременно отвагу и страх. Филипп решил послать за автором, когда закончится эта военная кампания. Такие сцены будут превосходно смотреться во дворце в Пелле.

   Один за другим к Филиппу являлись офицеры с докладами о потерях за сегодняшний день. Феопарл, командир Гвардии, потерял сто десять человек убитыми и семьдесят ранеными. Антипатр доложил о восьмидесяти четырех погибших гетайрах в кавалерии. Всего у македонян было убито триста семь воинов, двести двадцать семь было ранено.

   Фокейцы были практически уничтожены. Две тысячи были зарублены на поле боя, да еще не меньше тысячи их воинов утонуло, когда они бросались с берега в тщетной попытке вплавь добраться до афинских трирем.

   Последние новости порадовали и удовлетворили Филиппа. Расправив могучие плечи на устланном шелком ложе, он осушил пятый кубок вина и почувствовал, что жажда начинает улетучиваться. Глядя на военачальников, он усмехнулся. - Славный день, друзья мои, - молвил он, приподнявшись и наполняя свой кубок из золотого кувшина. Однако общее настроение было мрачным, и никто не присоединился к его тосту. - Да что с вами всеми такое? Разве так празднуют победу?

   Встал Феопарл, неуклюже поклонился. Он был плотным мужчиной с черной бородой и карими глазами. - Если позволишь, государь, - произнес он глубоким голосом, с грохотом северных гор, - я бы хотел вернуться к своим людям.

   - Конечно, - ответил Филипп. Следующим встал Никанор, затем Коений и Антипатр. Всего через несколько минут с ним остался только Аттал.

   - Да что с ними творится, во имя Гекаты? - спросил Царь, расчесывая ослепший глаз.

   Аттал прочистил горло и выпил вина перед тем, как ответить, затем его холодные глаза встретились взглядом с Филиппом. - Они хотят увидеться с Парменионом прежде, чем он покинет Пагасу, - сказал Аттал.

   Филипп отставил кубок и откинулся на застланное ложе. - Я был слишком суров, - промолвил он.

   - Вовсе нет, государь, - возразил Аттал. - Ты дал приказ, и он не был выполнен. Теперь ты можешь дать другой приказ.

   Филипп посмотрел на своего главного телохранителя и вздохнул. - Эх, Аттал, - мягко сказал он, - наемным убийцей был, им и остался, да? Ты считаешь, что мне стоит опасаться человека, который оберегал Македонию все эти годы?

   Аттал улыбнулся, показывая выпирающие передние зубы. - Тебе решать, Филипп, - прошептал он. Царь по-прежнему не отрывал взгляда от телохранителя, вспоминая их первую встречу в Фивах девятнадцать лет тому назад, когда Аттал был нанят дядей Филиппа, Царем Птолемеем. Убийца - по одному ему известным причинам - сохранил тогда Филиппу жизнь и преданно служил ему с тех пор. Но был он человеком холодным, не имеющим друзей.

   - Я никогда не велю убить Пармениона, - сказал Филипп. - Иди и пригласи его ко мне.

   - Думаешь, он придет?

   Филипп пожал плечами. - Все равно пригласи.

   Аттал встал и поклонился, оставив Филиппа наедине с кувшином вина. Царь подошел к окну. Отсюда он все еще мог видеть двенадцать афинских трирем, стоящих на якоре в заливе, лунный свет отражался на их отшлифованных бортах. Красивые, безупречно сработанные суда, были в то же время смертоносны в бою, с тремя рядами весел, способные двигаться со скоростью галопирующих лошадей, так, чтобы бронзовые тараны на носах могли разнести древесину более мелких кораблей в щепки.

   "Однажды, - подумал Филипп, - у меня тоже будет флот, чтобы напасть на них".

   Его ослепший глаз начал болезненно дергаться, и он отвернулся от окна, налил себе очередной кубок вина. Устроившись на кушетке, он стал медленно пить, ожидая своего Первого Стратега.

   - Это зависть или что-то еще, Парменион? - вопрошал он вслух. - Раньше я любил тебя. Но тогда я был моложе, а ты был как Бог Войны - неуязвимый и непобедимый. А сейчас? - Тут он услышал приближающиеся шаги и встал, выйдя в центр покоев.

   Парменион вошел в сопровождении Аттала. Филипп подошел к убийце, положил руку ему на плечо. - Оставь нас, друг мой, - произнес он вкрадчиво.

   - Как пожелаешь, государь, - ответил Аттал, сверкнув глазами.