Тинко

— Здравствуйте, фрау Вурм!

Фрау Вурм подозрительно косится на гостью:

— Здрассте.

— Фрау Вурм, я хотела…

— Квартира уже занята. Детский сад в нее въедет.

— Да я не из-за квартиры пришла. Я насчет дыры в стенке… Вы же понимаете, что вся ссора у нас вышла из-за этой дыры.

— Да что вы все «дыра» да «дыра»! Нет здесь никакой дыры! Что вам еще надо?

— Да я хотела… если бы у меня был сын… я хотела вас предупредить. Если бы у меня, как у вас, был сын, я бы его в Польшу ни за что не пустила. Ни за что! Вы же представить себе не можете, что они с нами сделали! Ваш сын… уж не хотите ли вы, чтоб он оттуда вернулся босиком, в одной рубашке? Такого ведь и врагу своему не пожелаешь.

— Что ж они такое с вами сделали? — спрашивает сам Вурм из другой комнаты.

— С двумя узелками и одним чемоданом они нас по миру пустили! Вот!

— А вы что, хотели и дом с пристройками, все хозяйство погрузить на тележку и увезти?

— Нет, конечно, нет. Но они ведь могли нас оставить там.

— Вы всё жалуетесь, что вам там плохо было, а теперь вдруг «оставить там»?

— Что ж, в конце концов там все-таки лучше, чем здесь. Всё, всё они у нас отобрали!.. А вы сами-то будто и не потеряли ничего? Совсем уж как партийный рассуждаете.

— Тише, тише! — Фрау Вурм старается утихомирить фрау Бограцки. — Не трогайте вы его, не наступайте на любимую мозоль.

— А разве он тоже в партии? — шепотом спрашивает фрау Бограцки.

— Нет еще, но вот-вот поступит, — шепчет ей в ответ фрау Вурм. — Я-то их тоже не очень жалую. Вернули бы нам сперва все, чего мы лишились… Тише!

— Ваш-то, наверно, все вперед выйти хочет? — уже чуть слышно говорит фрау Бограцки.

— Тсс! Сами знаете: стоит только мужикам выбраться из первой беды, они сразу в политику. Давно бы уже себе лбы порасшибали, не держи мы их в ежовых рукавицах.

— О моем я этого не могу сказать. Он все говорит: раньше ты, мол, хоть что-то значил…

На кухне появляется сам Вурм:

— Незачем шептаться, уважаемая фрау Бограцки. У нас говорят вслух.

— Да мы вам помешать боялись.

— Мешать там или не мешать — не в этом дело. Кстати, я вчера прочитал в газете, что нужны часовщики.

— Что вы говорите? Часовщики?

— Да-да, я сам читал.

— Знаете, это моему мужу подошло бы. Он стал бы работать по специальности, мог бы выдвинуться… — И фрау Бограцки как ветром сдуло.

А у нас дома о приглашении в Польшу не говорят. Дедушка все сохнет да сохнет, как печеная груша в духовке. Голова у него стала совсем белая, словно у него под шапкой залежался прошлогодний снег. С нами дедушка почти не разговаривает; за обедом вроде и не видит никого. Когда он один, он все что-то бормочет себе под нос, потом вдруг как трахнет кулаком по столу, встанет и пойдет во двор или на поле.

Бургомистр Кальдауне заходит к Лысому черту: надо же наконец выяснить, кто виноват, что на нашем участке вместо пшеницы взошла рожь.

— Тебя старик Краске послал, бургомистр? — ехидно спрашивает Кимпель и при этом ласково так улыбается.

— С Краске какой теперь может быть разговор? Да вот народ говорит.

— С каких это пор наш бургомистр бабьим сплетням верить стал?

— Если бы я им верил, то не зашел бы сюда. Ты лучше мне сам скажи, кто у Краске рожь вместо пшеницы посеял.

Лысый черт продолжает улыбаться и за рюмкой водки доказывает бургомистру как дважды два четыре, что во всем виновата только глупость работников. Бургомистр спрашивает, где же тот молодой батрак, который всему виной. Да разве Лысому черту это известно? В тот же день, когда все обнаружилось, батрака и след простыл. Теперь, мол, и сам бургомистр видит, каковы они, работники. Бургомистр хочет также знать, собирается ли Лысый черт помочь дедушке и сдать за него пшеницу. Почему бы и нет? Лысый черт не прочь. Чего только ради дружбы не сделаешь! Но ведь выше головы не прыгнешь. Лысый черт сперва хочет посмотреть, каков будет урожай и что у него останется, когда он сдаст все свои поставки.

Скрежеща зубами, бургомистр Кальдауне отправляется домой. Хотел он было прижать гадюку, да промахнулся. Теперь вот и не напишешь в газету ни про дедушку, ни про Кимпеля. Во всяком случае, пока что каждая морщинка на лице Лысого черта говорит, что он так и рвется сдать все положенное. Вечером бургомистр обсуждает это дело с Пауле Вуншем.