Тинко

Оба брата работали на стекольной фабрике в Зандберге. И оба, придя с фабрики, трудились в поте лица своего на арендованном дедушкой клочке земли. Дядя Маттес спал в светелке, а наш солдат — в чулане на чердаке.

Бабушка не устает рассказывать, как оно все было и как теперь будет.

— А он мог бы взять себе в жены дочку Вильгельма, Кэте Кубашк, как ты думаешь? — спрашивает дедушка. — Девка ловкая, в теле, да и не с пустыми руками в дом придет.

— Я бы не прочь, — отвечает бабушка и трясется мелкой дрожью от радости. — Молодуху нам, ох, как хорошо бы! Да он и… — Бабушка задумывается. Она все подыскивает, какую бы еще девушку дядя Маттес мог бы взять себе в жены.

— Надо бы их всех к нам сюда позвать… когда он вернется, — предлагает дедушка.

— Что ты! Разве можно всех сразу! В своем ли ты уме? Надо по очереди: сегодня одну, завтра другую.

— А не пригласить ли нам Фимпеля-Тилимпеля? Вот и поплясали бы девки прямо тут у нас. Так их легче и выбрать.

Вот здорово! В нашем доме танцулька!

— Слушай, мать, нет ли у тебя кусочка папиросной бумаги?

— У меня-то? А зачем она тебе?

— Хочу поиграть на гребешке. Вдруг оно, как раньше, у меня выйдет — тогда ведь и деньги целы будут, незачем Фимпелю платить. В балансе оно что получается? На чем бы ты ни дудел, а плясать все одно можно. Это ведь тебе не мешки под картошку покупать! А Фимпеля только кликни — он живо всю коптильню очистит. — Бабушка и против такой музыки не возражает. Не каждый день в дом приходит письмо с хорошими вестями. Радость-то какая! Она и про хворь свою забывает. Из комода старушка вытаскивает листочек папиросной бумаги. Дедушка сдувает с гребешка пыль и волосы, накладывает на него розоватую бумажку и начинает дуть. Звуки получаются такие, как будто все соседские малыши забрались в нашу комнату. Дедушка блаженствует, закрывает глаза и с упоением прислушивается к своей музыке. Он играет вальс. Но это очень грустный вальс. А бабушка напевает:

Дева бледная прошла, там-тарам!
Видишь, в дол она спустилась, там-тарам!
Снежно-белое лицо, там-тарам!
По щекам слеза катилась, там-тарам!

— Там-тарам, там-тарам! — делает дедушка на гребешке.

В песне рассказывается о бледной девице, отправившейся искать цветок, который называется «верность мужчин». Девица ищет и ищет, но цветок никак не может найти, потому что «нет на свете верных мужчин, там-тарам»… Вот дедушка и перестал играть. Он хочет опустить последнюю строфу. Но бабушка скрипучим голосом поет песенку до конца:

Юною была и я,
Клятвам верила когда-то.
Ах, сладка, сладка любовь!
Но потом горька расплата.

— Когда Маттес приедет, мы эту песню петь не будем, — решает дедушка. — Надо какую-нибудь повеселей, а то девки все разбегутся. — И он снова начинает играть.

Бабушка старается отгадать, что это за танец. Отгадав, она кивает, подхватывает юбки и сначала только раскачивается, а потом и приплясывает, напевая:

Эй, ку-ку, пастушка,
В красной юбке покажись.
— В красной юбке… ах, нет, нет,
Здесь пастушки больше нет!

Туфли бабушка давно уже потеряла и теперь танцует в одних чулках. Дедушка левой рукой отбивает такт, хлопая себя по ноге. А мне неприятно, что бабушка пляшет. Я больше люблю, когда она спокойно сидит на припечи. Если бы люди увидели, как бабушка пляшет, они бы стали смеяться. Потихоньку я включаю радиоприемник. Музыка, словно ветер, врывается в нашу комнату. Бабушка, покачиваясь будто высохший листочек на ветру, бредет к скамье.

— А наш дядя Маттес вот как будет плясать! — кричу я и делаю стойку на диване.

— Про ящик с музыкой мы с тобой и забыли! — говорит дедушка и проводит гребешком по своей ежиком стриженной голове.

Друг Кимпель уже посеял нашу пшеницу. И когда это он только успел? Мы и не заметили. Один сатана ведает когда! Мы только рожь Кимпелю отвезли. За каждый центнер пшеницы — два центнера ржи. С тех пор как мы получили письмо от дяди Маттеса, у нас кишмя-кишат всякие карлики, которые приносят счастье. Сев мы уже кончили, и никакой бургомистр Кальдауне нам не страшен. Осталось только поднять зябь под яровые, и мы «выскочим чистенькие». Пусть тогда зима наступает! Сам ландрат может приезжать и осматривать поля. У землероба Краске в земле все, чему положено в ней быть, до того как выпадет снег.