Тингль-Тангль

Спать с Ильбеком Шамгуновым – совсем не то, что спать с этим парнем. И даже не то, что спать с Ямакаси, так называет этого парн… Ильбека Шамгунова ее сестра.

Все достаточно банально. Единственное, что удивляет Мику – его билет на завтрашний рейс в Дюссельдорф. Этот парен… Ильбек Шамгунов не говорил ей, что улетает в Дюссельдорф и что он гражданин Германии (а она-то, полная кретинка, думала, что он выплыл из океанских глубин на спине гиппокампа[52]). Более того, Германия возникала в их разговорах опосредованно (что-то вроде опосредованного поцелуя или опосредованного прикосновения), – да черт с ней, с Германией. Важно, что завтра утром он летит в Дюссельдорф.

Он летит, а несчастная убийца Васька, которой так необходима помощь, остается.

Или Мика не все знает?

Может быть…

Дурацкий календарик. Она до сих пор вертит его в руках: дом под черепичной крышей, пирамидальные тополя, холмы. Перевернув его изнаночной стороной, Мика обнаруживает: он не просрочен и не забегает в будущее. Против сегодняшнего дня – два черных крестика, плотно прилепившихся друг к другу, завтрашний обведен красным кружком.

Дурацкая тайнопись. Отсчет событий, никому, кроме владельца календарика, непонятный.

Мика бросает паспорт туда же, откуда и вынула – в верхний ящик письменного стола. И машинально открывает нижний.

Ага.

Этот парень, читавший на крыше стихи и касавшийся Микиных волос нежнейшими карамельными пальцами, был самым настоящим богом. А Ильбек Шамгунов – просто жлоб.

BRISSAGO

Extra Chiari

Целая упаковка сигар: и это не жестяная коробка, в которой продаются сигары других сортов – продолговатый, коричневый с синим пакет. Все из-за длины лучинок, которые нужно вынимать. В чем-то похожем обычно продаются индийские благовония, но с элегантностью Extra Chiari их не сравнить.

А он еще говорил, что у него ни одной не осталось.

Жлоб.

Мика сделает это из принципа, но наглеть не будет – возьмет одну. На память об этом парне, а не Ильбеке Шамгунове.

Чтобы вытащить сигару, она берет упаковку в руки. Под ней оказывается потертая и пухлая записная книжка, а может, ежедневник.

Почти все записи сделаны на немецком, самым отвратительным почерком, который только можно представить. Исключение составляют лишь страницы, исписанные колонками цифр, какие-то схемы, состоящие из стрелок, прямоугольников и ромбов и довольно неплохие, если не сказать – фотографические рисунки. Тема рисунков от начала ежедневника к его концу не меняется: это в основном растения и цветы, какими их изображают в атласах. Растения и цветы незнакомы Мике, во всяком случае, ни георгина, ни гладиолусов, ни пиона среди них нет.

Но есть пеойт.

Кажется, Мика произнесла это слово вслух. Так и есть:

пейот.

Сильнодействующий галлюциноген южноамериканского происхождения, откуда Мика знает, как он выглядит?

Впрочем, что мучаться – когда-то давно она сразу же распознала на рукояти ножей омелу, тимьян и мирт.

Пейот.

Они с этим парнем говорили о пейоте, есть масса людей, которые в курсе дела, вот и Ральф… бедняжка Ральф когда-то тоже упоминал пейот в комплекте с ололюки и яахуаской. Зачем Васька убила его и зачем оставила на теле ключ от квартиры, да еще с указанием адреса. Который сама уж точно ни за что бы не прочла…

Зачем она оставила ключ и куда в таком случае подевался этот парень, Ямакаси, Ильбек Шамгунов? И почему она просит помощи именно у нее, а не у парня, который задержался у нее много дольше, чем все остальные парни?

Иногда между страницей снова попадаются календарики, как две капли похожие на тот, что лежит сейчас в паспорте Ильбека Шамгунова. Тот же дом и те же тополя, и холмы, и дорога между ними. Разница состоит лишь в изнанке: самый старый из календариков – десятилетней давности, и на нем тоже имеются пометки. В основном это красная обводка, точки, крошечные черные квадраты, сдвоенных крестов нет, но есть одинарный, довольно жирный, он приходится на июль и захватывает сразу несколько дат. Не в меру впечатлительной Мике этого вполне достаточно, чтобы тут же начать проецировать жирный крест на собственную жизнь. Что было в Микиной жизни десять лет назад? То же, что и обычно – сплошная Васькина ненависть, да плюс к тому же смерть единственного человека, который был добр к ним. Вот только дату гибели Солнцеликого она не помнит, она никогда не знала ее. Случилось ли это летом?

Мика не уверена.

…Эти фотографии она находит в самом конце еженедельника: они заткнуты за плексигласовый карман и повернуты лицом к обложке – так что видна их тыльная сторона и слова, написанные в столбик:

PAUL

TOBIAS

ILBEK

Имена, никаких сомнений.

Одно из них, самое нижнее, мелькало перед ее глазами несколько минут назад, на страницах паспорта: правда оно было набрано на компьютере.

Верхнее – не знакомо вовсе.

Зато среднее…

Как давно Мика его не вспоминала? Очень давно.