Тина

Виталик, миловидный, русый, голубоглазый, по-детски пухленький, с яркими полными губами и приятными веснушками под глазами. Умненький, по-юношески самоуверенный мальчик. Как он был похож на маму!

Для верности Мила попросила меня стать для него репетиром по математике. Мальчик пытался произвести впечатление, цитируя теоремы из вузовской тематики. А я объясняла ему, что если он на экзамене совершит ошибку в элементарном материале, то никого в комиссии не заинтересуют его отрывочные знания из высшей математики, потому что без крепкого фундамента школьной программы результат демонстрации им «высоких материй» превратится в ноль.

Виталий послушно учился, но нет-нет, да и вставлял одну-другую фразу из вузовского учебника, то ли проверяя меня, то ли продолжая самоутверждаться и производить впечатление. Я понимающе улыбалась и продолжала вести свою линию. Мне важно было, чтобы он достойно показал себя на вступительном экзамене, ибо не к месту ввернутая самохвальная фраза могла и повредить абитуриенту с наивным гонором.

«Потерпи, поступишь, тогда можешь изощряться сколько угодно», – рекомендовала я мальчику, который из кожи вон выворачивался, желая показать себя взрослым и умным.

Так случилось, что я долго не заглядывала к Миле, а когда встретились, разговорились. Усталые глаза подруги заставили меня обеспокоиться. Конечно, я знала, что Виталик поступил, что хороший студент. Но тут хлынул на меня поток горьких, тихих Милиных слов:

- Ошибся Виталик. Будучи еще первокурсником, он пошел в общежитие к новым друзьям и там впервые выпил вина. Тогда же познакомился с девушкой... А тут еще старшекурсники ободряли, мол, не теряйся, учись… сама в руки плывет. А через три месяца Соня пришла к нам. Мы, конечно, поженили их. Она только что окончила школу, но учиться дальше не стала, не видела смысла.

Ребенком не интересовалась, а Виталик был без ума от сына. В общем, мы с ним вдвоем по очереди с малышом сидели: то я с работы прибегу, то он после практических занятий. На лекции ходить не имел возможности, конспекты у студентов брал. И по дому Соня ничего не хотела делать. Я пыталась приучать ее к кухне, к пеленкам, предлагала ей самой воспитывать ребенка – никакой реакции. Я намекала сыну, что жена его, мягко говоря, странная женщина, но он продолжал играть роль счастливого отца и ничего не замечал. На его усталом, измученном лице всегда сияла гордая, счастливая улыбка. Темные круги под глазами, заострившийся, теперь уже не детский нос, при запавших щеках, выглядел солидным, четко очерченным – все это делало его старше и строже. Но пухлые губы улыбались еще так же по-детски радостно. И тонкие, еще не знавшие бритвы светлые усики над верхней губой топорщились восторженно.

А тут выяснилось, что Соня опять беременна. Я забеспокоилась: «Сынок, к концу второго года обучения ты будешь отцом двоих детей. Задумайся, любишь ли ты эту женщину, хочешь вместе прожить всю жизнь или останешься с ней только потому, что она каждый год будет рожать, а ты исполнять свой долг? Если любишь, живи, но в таком случае уходи на квартиру. Нам с отцом трудно будет вас содержать, но пока ты учишься, мы потерпим. Если Соня сама возьмется нянчить детей, ты сможешь подрабатывать, чтобы заплатить за квартиру. Я не выгоняю вас, но хочу убедиться – семья вы или просто случайное образование».

Послушал меня Виталий. Ушли они на квартиру. Устроился он на полставки в НИИ. Я не выдерживала, забегала к ним. И что я видела? Ребенок орал голодный, пеленки кучей лежали в ванной, на кухне горы грязной посуды. Пол даже не метен. Я хватала белье и уносила домой стирать. Сын ночью гладил пеленки, кипятил посуду для ребенка. Я обратилась к родителям Сони. Они отмахнулись, мол, мы давно не имеем на нее влияния. Может, вы, интеллигентные люди, сделаете из нее человека.

Через полгода начались ссоры. Виталий поставил условие: или занимайся ребенком, или мы разведемся. Она, очевидно, не верила в его угрозы. Родилась дочь. Я заметила, что к ней сын уже не питал таких сильных чувств, но по-прежнему тащил воз учебы, работы и домашних забот. Даже с полуторагодовалым ребенком в институт приходил, когда жена отказывалась с ним сидеть. Я поражалась, с каким старанием он исполнял свой отцовский долг, с какой радостью и гордостью являлся в институт с Алешей на руках. Весь светился. С Олечкой он возился меньше, настаивал, чтобы вторая бабушка ее нянчила. «Моя мама работает и помогает нашего сына ставить на ноги. С нее достаточно», – объяснял он Соне.

Вторая бабушка взялась заботиться об Оле. И тут мы поняли, откуда у Сони такое безразличие ко всему. Она – мамина копия. Прожила за мужем, никогда не работала и ребенка ни к чему не приучала, ничем не увлекала. Приду я к ним, а они обе лежат и либо ссорятся, либо телевизор смотрят, а ребенок в мокрых пеленках на полу, на ковре лежит, чтобы не упал.

Когда Олечке было десять месяцев, Виталик, два года упорно молчавший о своих взаимоотношениях с Соней, вдруг резко, одним днем, заявил мне о разводе: