Тимур — сын Фрунзе

— Какой смысл бросать здесь бомбы?

— Помешали лететь дальше. Или бомбить наш аэродром. Вот и весь смысл.

— Пожалуй, — согласился Тимур и медленно пошел по краю воронки. Замкнув окружность, взглянул на Шутова — Знаешь, о чем я сейчас подумал?

— Какой мощности фугаска?

— Нет, я подумал о другом: рухнула береза, но лес живет!

Тимур подошел к торчавшему березовому обломышу, погладил его холодное, мертвое тело и, откинув полу реглана, вынул из чехла кортик. На белой коре, выкрашивая кончиком острия мелкую стружку, сделал один надрез, другой… Вскоре линии соединились, и отчетливо вырисовались контуры самолета. А когда на крыльях появилось нечто похожее на усеченные кресты, Иван догадался:

— Твой «хеншель»!

Тимур отошел подальше и, вскинув именной пистолет, прицелился. Сухой выстрел поглотился стеной угрюмо молчавшего леса.

— Попал, кедровые шишки! Вижу пробоину! Прямо в тупое рыло «хеншеля» врезал! — вскричал Шутов восторженно.

3

Боевые будни в полку омрачились: погиб командир 2-й эскадрильи. А на следующий день из той же эскадрильи не вернулось с задания звено истребителей: мстили за командира беспощадно, но и сами полегли. И в тот же день один из «яков» 1-й эскадрильи на обратном пути с переднего края был подожжен вывернувшимся из-за облаков «мессером».

Шутов и Тимур вернулись домой поздно предельно усталые. По плану полетов их пара дежурила на аэродроме. Перед вечером они поднялись по тревоге и устремились в погоню за фашистским ястребом, который периодически появлялся в округе Крестец, но, еще издали заметив приближающихся «яков», он бесследно исчез в высоких облаках. Подавленное настроение сглаживалось одной лишь ободряющей надеждой: получили для своей пары на завтра, 19 января, задание подняться в свободный полет — пройти от Крестец до переднего края и обратно.

— Каждое облачко обшарим и найдем этого любителя заоблачных засад, кедровые шишки! — кипел Шутов.

Казалось, стоит донести голову до подушки — и сон обрушится, придавит тебя мягко-мягко, погружая в невесомость. Но сон не приходил. Сначала негромко переговаривались о предстоящей охоте, потом разговор незаметно переключился с фронтовых воздушных дорог в глубокий тыл. Иван мысленно возвращался в прошлое, снова вспомнил свою «отраду», а Тимур мечтательно говорил о будущем.

— Время наступит такое, Ваня, что летать вам с тобой просто так определенно будет мало.

— Поясни, как сказал тебе однажды Куцевалов.

— Поясню, но сначала вопрос: кем будешь после войны?

— Я? У меня все ясно — служить в ВВС.

— Это понятно. Я тоже в ВВС. Но конкретно?

— Программа минимум: командовать эскадрильей, как наш Кулаков, а там и полком, как майор Московец. Есть и программа максимум. Но о ней пока помолчу. Главное же, понятно, летать.

— Летать… И у меня главное — летать. Но я, Ваня, хочу летать не так, как сейчас летаем мы… Сегодня, к примеру, погнались за «мессером», а его и след простыл. Не догнали.

— Догонишь такого, кедровые шишки! Скорость-то!

— Вот! — горячо воскликнул Тимур, приподнимаясь. — А надо создать такой истребитель, чтобы ни один стервятник не смог от него удрать.

— Ты хочешь потом делать новые военные самолеты?

— Сначала и я хотел только летать, но у меня есть один самый близкий друг — Степан, тоже летчик-истребитель и тоже уже воюет, — так это он первый об авиационно-инженерной академии заговорил. Я сначала даже смеялся над ним, но потом все же решил: надо и летать и конструировать, как когда-то Нестеров.

— Сложно. Да и шарики должны в этом направлении работать.

— Шарики! Будем учиться, только по-настоящему, — и заработают шарики!

— Заманчиво.

— Давай, Иван, после войны вместе пойдем в авиационную академию. И, если захочешь, будем на пару создавать сверхскоростной…

— Сверхскоростной? Это хорошо — сверхскоростной… Но у меня, Тимур, не получится с этим делом ничего толкового. Я — просто летчик. И хочу быть хорошим летчиком. Одним словом, хочу — была не была, раскрою свой максимум! — стать летчиком-испытателем. — Помолчав, весело предложил: — Договоримся так: авиаконструктор Тимур Фрунзе построит свой послевоенный сверхскоростной самолет, а летчик-испытатель Иван Шутов даст ему, кедровые шишки, дрозда по всем статьям испытательной программы!

— Ты, Шутов, шутишь, а я серьезно.

— Что ты, Тимур, хотя я и Шутов, но какие тут шутки! У меня просто такой смешливый голос. А я серьезно.

— Будем спать, Иван.

— Спокойной ночи, Тимур, — сказал Шутов. Через минуту добавил: — В последнее время я вижу во сне только самолеты — и наши, и их, с крестами. А теперь, чувствую, будет мне снится и твой сверхскоростной.

— Мой ли… другого ли, а сверхскоростные обязательно будут — это яснее ясного. Только вот завтра как бы нам с тобой фашистского аса догнать?

— Догоним, догоним, кедровые шишки! Лишь бы не отменили свободную охоту!

Утром мороз обжег лица.

— Ну и пробирает, кедровые шишки!

— По-сибирски ж! — поддел Тимур.

— И-и, куда там Сибири… По-якутски, скажи.

После завтрака Тимур и Иван спешили к своим истребителям.

В крытой полуторке летчики курили, перебрасывались шутками, поругивали «небесную канцелярию».