Тимур — сын Фрунзе

… Только что солнце выглянуло из-за дальних гор и сизоватый ковыль заиграл пунцовыми тонами, а на главном школьном аэродроме — задолго до подъема — уже собрались командиры, инструкторы, техники; прибежали сюда и Тимур со Степаном. Всем было любопытно взглянуть на новую машину, как уже о ней поговаривали, почти из области фантастики. Кто-то из присутствующих шутя заметил, что даже в названии самолета есть что-то от скорости:

— Взлетит, миг — и скрылся из поля зрения!

Тимур и Степан прислушивались к говорку летчиков, поглядывая то в небо, то на Супруна. Он заметил их и подозвал к себе.

— Не терпится? — Взглянул на ручные часы: — Уже скоро.

Вокруг него теснились школьное начальство и незнакомые штатские люди. Один из них вдруг вскинул руку: «Летит!»

В густой синеве отчетливо вырисовывалась серебристо-алая стрелка, потрясая качинское небо каким-то необычно могучим раскатом протяжного грома.

Сделав несколько кругов над аэродромом, самолет устремился на посадочный знак, снижаясь, заметно сбавил скорость, точно коснулся земли у белого полотнища и плавно-плавно покатил к ограничительным флажкам — изящный, предельно обтекаемый, горящий в лучах утреннего солнца. Тимур восхищенно прошептал:

— Степка, вот это действительно, как ты любишь говорить, сила!

— Сила! — согласился тот, влюбленно поглядывая на детище Артема Ивановича.

— Признайся, — продолжал шептать Тимур, — ты как-то мне говорил, что будешь потом учиться на авиаконструктора. Дядя посоветовал?

— Нет. Просто я сам так решил. И летать буду и конструировать.

«А ведь это же здорово — чтоб летать и конструировать вот такие же быстролеты!» — думал Тимур.

Привел и посадил новую машину заводской летчик-испытатель. Супрун, прищурив один глаз, оценивающе кивнул: нормально, мол. И неожиданно повернулся к курсантам:

— Как, ребятки, скоро пересядете на такую машину?

Тимур глянул на Степана и не без задора ответил:

— А мы хоть сейчас, только позвольте сесть и в приборах разобраться.

Окружившие их засмеялись.

— О-о! — протянул Супрун и стал серьезен. — А на каком самолете вы уже летаете?

— Самостоятельно летаем, — уклончиво ответил Тимур.

— Только-только закончили программу на У-2, — признался Степан.

— Так. Значит, рулежку еще не проходили. Запомните, ребятки, чтобы удержать этого быстроходного красавца от разворота на разбеге, надо умеючи работать ногами. Умеючи!

— Научимся! — поддержал Тимура Степан.

Супрун снял фуражку и принял от подошедшего техника шлем.

— Узнаю орлят Качи! — тепло улыбнулся он. — Не теряются. То, что у вас есть такая уверенность, — это хорошо. Даже замечательно. — И стал застегивать шлем. Быстро справившись с этим попутным делом, подмигнул курсантам совсем по-мальчишески и пошел к «мигу».

Издали все видели, как Супрун залез на крыло, сел в кабину и задернул над собой весь в солнечных бликах фонарь.

В тот день над Качей долго не стихал самый протяжный гром. Гром в ноябре…

А в конце декабря отличившихся курсантов поощрили краткосрочным отпуском с поездкой домой. И снова Тимур трясся на верхней полке, только теперь окно было прочно закрыто, и, чем дальше поезд убегал на север, тем чаще оконное стекло меняло свой вид — сначала было прозрачным, как крымское утро, потом скучновато подзатуманилось, а на подступах к Москве затянулось узорчатым ледком.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Новый год встречали у Ярославских. Но вскоре после полуночных тостов Тимура потянуло на улицу и он хитровато шепнул Вере:

— Убежим?

Легкий застольный хмель сразу же выветрился, как только вышли на морозец. Несмотря на третий час ночи, окна домов светились праздничными огнями. Реденький снежок падал тихо, невесомо и, залетая в полосы света, мигал цветными искорками.

Не заметили, как оказались у подъезда 57-й школы, и новогодняя Москва повела их по «большому кольцу» давнего маршрута. Минуя старенькую церквушку, спустились вниз к оледенелой набережной…

— Ты часто думаешь о своем папе? — осторожно спросила она. Тимур долго не отвечал. Вера сжала его руку: — Если тебе трудно говорить об этом, не надо.

— Нет, почему ж… Просто «часто» не то слово. Он всегда со мной… Даже сейчас.

И долго потом шли молча, слыша свои неспешные, легкие шаги, чувствуя теплоту крепко стиснутых — ладонь в ладонь — рук. А когда они вновь подошли к дому, где встретили новый, сорок первый год, Тимур как-то особенно подтянулся, вздохнул.

Вера затихла. Ей будто кто-то подсказал, что именно сейчас должны прозвучать какие-то особенные, значительные слова.

— Вера, — сказал он, — помнишь прошлогоднее лето… после вечеринки у Гербина? — Она кивнула. — А спрашивал тебя о чем, помнишь?

— Помню, Тим, — почти шепотом промолвила она. — Ты спросил: буду ли я ждать?.. Я каждый день ждала — тебя и твоих писем.

— Когда я сегодня заглянул вперед, в конец лета, и представил нашу встречу, то ясно услышал свой голос. Кроме обычных слов, принятых говорить при встрече, я скажу тебе еще и такие слова: Вера, ты согласна, чтобы мы с тобой всю жизнь были рядом? А может, по-другому скажу, короче и определеннее…