Историк выглядел сейчас совершенно не официально — в тренировочных штанах, майке, старой армейской панаме, с тяпкой на плече — явно шёл с огорода. — Поздновато для прогулок в одиночестве, мне кажется?
Это был вежливый вариант вопроса: "Куда ты идёшь?" Данила не делал из этого тайны, да и форма говорила сама за себя.
— Я не гуляю, я иду в клуб. "Хорт", вы знаете.
— А, в клуб… — лицо Романа Игнатьевича отчётливо выразило неудовольствие. — Что меня поражает, Данила, — вздохнул он, — так это какое количество неглупых ребят вроде тебя увлекается такой псевдоромантической чепухой. На самом деле неглупых и интеллигентных.
— Откуда вы знаете, что я неглупый и интеллигентный? — невольно улыбнулся Данила
— Я читал твоё личное дело и разговаривал с твоей мамой, когда она приносила бумаги и заявление… По-моему, такие клубы больше подходят для весьма ограниченных, туповатых подростков, в силу своей ограниченности не имеющих возможности найти себя в нормальной жизни и с детства ориентирующихся на армию. Ведь что такое, в сущности, армия? — Роман Романович плавно повёл свободной рукой — красивый такой жест… — Место, где за человека постоянно думают другие — тоже в достаточной степени тупые. Место, где само человеческое достоинство постоянно попирается сотнями нелепых требований, а бесценная человеческая личность нивелируется до составной части массы…
— Мне кажется, — осторожно сказал Данила, — есть разница между массой и организованной структурой.
— Ну хорошо, не массы, а муравейника, — насмешливо согласился Роман Романович. — Я-то сам никогда не играл в эти игрушки. И, по-моему, сейчас
59.
хватает более интересных дел. Международные контакты, борьба за экологию…
— Скучно, Роман Романович, — пожал плечами Данила. — То есть, — поправился он, — для кого-то, может быть, интересно. Но мне это скучно. Мне не хочется колесить по белу свету, я много раз был за границей — надоедает быстро. И мне, если честно, нет дела до того, сколько на Земле сохранилось китов и сохранились ли они вообще. Меня больше беспокоит, сколько на Земле сохранилось русских. Вот вы знаете, что каждый год идёт депопуляция на 700 тысяч человек? ЭТО меня беспокоит.
— Значит, ты хочешь пойти в армию?
— Не знаю, — ответил Данила, пожав плечами. — Я ещё не решил, кем мне быть. Просто сейчас я делаю то, что мне нравится, узнаю то, что мне интересно и дружу с теми, кто мне… симпатичен.
— И носишь форму.
— И ношу форму, — согласился Данила, и горжусь ею.
— Данила, повод для гордости дают личные качества человека. В красивую упаковку может быть завёрнута пустышка, — поучительно заметил Роман Романович.
— Красивая упаковка — это может быть и костюм от Кардена, не обязательно форма. Кроме того, процент гадов в армии в любом случае меньше, чем на гражданке, они там не выживают. Там труднее притворяться.
— Данила, — покачал головой историк, — а тебе не кажется, что это максимализм? Право на существование имеют разные точки зрения.
— Вот уж нет! — решительно возразил Данила. — если я сел за стол, то, какие бы вкусные вещи передо мной не поставили, я не смогу есть, если сосед напротив руками лопает объедки и чавкает. Так и ни одна страна не может нормально существовать, пока признает право на "разные точки зрения". Есть такие "точки", существования которых так же неприемлемо, как неприлично поедание объедков за столом руками.
— Ты философ, — слегка удивлённо отметил Роман Романович. — А ты не задумываешься, что с чьей-то точки зрения ТЫ ТОЖЕ ешь объедки руками? Ты уверен, что стоишь на правильной позиции? — в голосе учителя появился искренний интерес.
— Да, — без раздумий ответил Данила.
— И откуда у тебя эта уверенность?
— Моя позиция подразумевает заботу не только о личном благе и личных интересах, но и о благе и интересах страны. Будет хорошо России — будет хорошо и людям. Но не наоборот.
— Но это тоталитаризм, Данила, — помолчав, сказал Роман Романович.
— Ну и что? — удивился Данила. — Это идеология государства, которое хочет выжить само и сберечь своих граждан. А называть её можно как угодно.
— Трудно спорить с такой убеждённостью, — грустно сказал Роман Романович. — А спорить приходится часто — придёшь в класс и увидишь.
— Ребята хвалят ваши уроки, — поспешил заметить Данила. Учитель улыбнулся, но тоже как-то грустно и, сказав: "До свидания, Данила". - свернул в другую улицу.
Разговор не оставил неприятного осадка в душе Данилы. Он тоже свернул, ориентируясь на видное уже крыльцо клуба и думая, что сегодня должно получиться пострелять — Тимур редко отказывал, говоря своим подопечным:
60.
"Быть русским и плохо стрелять — преступление." Эти слова все поддерживали, хотя говорил их немец мальчишкам, а русских среди них было меньше половины.
… Дежурный по клубу Стас Голявко. Он печально сидел в каморке Тимура и методично швырял самодельные "дартс" в плакаты с изображениями покемонов и телепузиков, при особо удачных попаданиях кривя лицо так, словно попадали в него.
— Привет, — меланхолично объявил он, когда Данила всунулся внутрь.
— Привет, — ответил Данила, — А где командир?