Тимьян и клевер

– Уймись, – почти беззвучно прошипел он. – Сейчас не время и не место для…

– Какое же ты… дитя человеческое, – усмехнулся Айвор, откидывая гладкие чёрные волосы за спину. До сих пор едва ощутимый запах цветущего клевера вдруг сделался намного сильнее. В комнате резко потемнело, точно солнце погасло или окна стали непроницаемо-чёрными. Но одновременно швы между потолком и стенами тускло засветились, как если бы снаружи полыхал костёр, и свет проникал сквозь тонкие места. Киллиан сбился с дыхания: миновало больше месяца без таких сиюминутных чудес; он успел отвыкнуть от них, и теперь ощущал вдвойне остро. – Постоянно забываю об этом. Впрочем, не стоит вечно юностью оправдывать невежество, – и, тенью скользнув прямо сквозь стол, он оказался вдруг рядом с Этайнин и положил ей руки на плечи: – Ну же. Спой. Ты ведь ходила петь для фейри к холму; ты слушала нашу музыку. И кто-то из нас в благодарность пожелал тебе удачи, и теперь на челе у тебя горит печать. Я такой же, как те, для кого ты пела тогда… Спой, Этайнин.

У девчонки не только щёки, но и шея уже пошла красными пятнами от смущения. Однако Айвор стоял рядом, не отводя глаз, и был он сейчас истинным князем фейри – запах лета на излёте, зелёный шёлк одеяний и чёрный шёлк волос, а в глазах – отсветы костра и лунные блики.

Князьям, как известно, не отказывают.

И Этайнин запела:

Как весна без цветущих уборов,

Как река без песен хрустальных –

Без тебя я…

Как осенние хмурые зори,

Как бездомный путник угрюмый –

Мои думы…

Я тебя зову у ворот в ночи –

Но молчат ветра и луна молчит.

Лишь терновый куст шепчет мне в ответ:

«Продал он тебя за кошель монет».

Песня была странной, Киллиану прежде таких слышать не приходилось. Начиналась она как обычный плач, тягучий и плавный, словно флейта. Голос у Этайнин оказался чистый и высокий – как раз ему под стать. Но в середине, после паузы, мелодия ломалась и делалась переливчатой, как если бы флейту сменила арфа. Голос тут уже звучал отрывистей. А последняя строка и вовсе обернулась тихим, дробным шёпотом, в такт шелестящим вздохам осени за окном, и от этого внутри стало колко и холодно.

Когда Этайнин умолкла, Айвор склонился к ней и поцеловал её в правую щёку – невесомо и бережно, как целуют детей и цветы. И только затем произнёс, обернувшись к Кэйти:

– Этот невежа, Далтон, кое в чём прав. У твоей дочери действительно особенные глаза – глаза барда, который любого человека может увести за собою. Но я готов поставить свою корону против косынки портовой нищенки, что Этайнин не повинна в болезни его сына. Возвращайтесь домой без страха. Когда потребуется, я позову вас и скажу, что делать.

Кэйти кивнула, стиснув в кулаках юбку на коленях, и едва слышно спросила:

– А плата? Мистер О’Рейли говорил, чтоб я те десять фунтов-то припрятала. Мол, дорого тут за помощь берут…

Айвор фыркнул и легко вспорхнул на спинку стула, всем видом демонстрируя изысканное пренебрежение.

– У твоей дочери на челе горит благословение фейри, глупая женщина. Не говори мне ни про какую плату. Впрочем, если захочешь сделать потом подарок вот этому жалкому созданию, – он махнул рукою в сторону Киллиана, – то я возражать не буду. А теперь иди… Нив! – позвал он негромко, не удосужившись даже голову повернуть. – Проводи гостей.

Уже на выходе Кэйти Броган сделала неловкий книксен, а замешкавшуюся дочь заставила склонить голову. Но Айвор этого точно не заметил. В комнате постепенно становилось светлее, а стыки между потолком и стенами медленно угасали. Наконец всё возвратилось на круги своя, только запах клевера по-прежнему витал в воздухе, как в начале весны.

Когда закрылась щеколда на входной двери, Киллиан точно очнулся от забытья.

– Ты сделал что-то? С нами? – неуверенно предположил он, потирая виски, и пригубил тёплый кофе. Холодок под рёбрами постепенно исчезал. – У меня в груди всё переворачивается. И это, знаешь ли, не образное выражение.

Айвор отстранённо покачал головой.

– Я ничего не делал. Почти. Но, как ты верно заметил, мой прелестный друг, кое-что произошло. Девчонка, Этайнин, спела заклинание.

Киллиана пробрала дрожь. Он залпом допил свой кофе и потянулся за печеньем, хотя голоден не был – ведь невозможно одновременно проникаться благоговейным ужасом и хрустеть чем-нибудь сладким.

«В конце концов, люди – очень простые существа, – подумал он. – В нас помещается что-то одно. Либо страх, либо аппетит».

– И кого же она заклинала?

– Саму себя, как это часто бывает с неопытными бардами, – вздохнул Айвор. – Я немного очаровал её, самую малость, чтобы она не сумела подобрать подходящую по случаю песню и спела то, что у неё сейчас на душе. Что думаешь о словах?