– Глупые наветы! – рассердилась она, хоть уголки губ у неё и дрогнули, намечая улыбку.
– Ну, разумеется, – охотно согласился Айвор. – И вешние воды размыли моё святилище совершенно случайно. И золотой цветок, дарующий юность, сам собой убежал в твой сад, когда я отбыл в святилище.
– Не знаю никаких цветков! Но у меня в саду любым цветам лучше, чем у тебя в чащобе.
– А когда кто-то шепнул на ухо Тёмному, что я-де слишком часто бываю у его господина, и мне пришлось срочно, гм, навестить дальних родичей, моя возлюбленная сама попросилась к тебе в свиту.
– В мою свиту любая девица почитает за честь попасть! И не девица – тоже.
– А моё святилище в южных землях?
– Я там не бывала!
– А моя серебряная арфа, которая сама поёт?
– Мне её подарили!
– А мой лю… – Айвор скосил взгляд на компаньона и сам себя оборвал: – Впрочем, довольно о старом. Зачем тебе Киллиан? В твоей свите ему не место. Мужчины не вяжут кружев.
– Зато ему место под холмом! – страстно воскликнула белая госпожа, и глаза её вновь засияли расплавленным серебром. – Слышишь ты, Флаэрти? – обернулась она к Киллиану и пронзила его пристальным взглядом, от которого в груди становилось тесно. – Будет война!
Айвор вздрогнул всем телом.
– Молчи.
– Не стану, – дерзко ответила сестра, и не посмотрев на него. – Слушай меня, Флаэрти. Много войн знает этот свет, много ещё познает. Но три из них – величайшие: война Железа, война Огня и война Небес. И каждая может землю обратить в бесплодную пустыню, но оживёт земля. И лишь одна из трёх войн прахом всё развеет… Слушай дальше, Флаэрти, – голос её стал певучим, сильным, и уже даже Айвор не смел её прерывать. – Я спала, и земля шептала, и горьки были её слова:
Белая госпожа говорила – ровно, сильно, страшно, и чем дальше, тем хуже становилось Киллиану. Словно наяву он видел чудовищные тени в небе, и рельсы, раздирающие холмы, машины – и железный дождь, от которого не скрыться ни келпи в реке, ни кербу в скалах, ни вилье в небесах. И мир после железного дождя – иной, пустой, уставший… без волшебства. Без фейри.
Мир для одних лишь людей.
– Не слушай, – мягко произнёс Айвор и ладонями прикрыл ему уши. – Это не твоё горе. И не спрашивай ни о чём. Не к добру человеку узнать, что будет.
В другое время Киллиан послушался бы и промолчал, но сердце рвалось на части, точно бумажное. И потому он отвёл узкие ладони от своих ушей и обратился к белой госпоже:
– Есть ли способ избежать войны?
– Совсем? Для людей – нет, – покачала головой девочка. – Но для нас есть три пути. Остаться – и раствориться среди людей. Стать печалью в осенних ветрах, огнём в небесах на закате, горькой морской водой… Так гнев железа уймётся раньше. Не тридцать лет – три года идти железному дождю. Другой путь – сбежать. Туда, где смерти нет и времени тоже нет… и пусть люди сожгут друг друга в трёх великих войнах.
Она умолкла.
Киллиан сглотнул насухую. Голова у него кружилась, словно он готовился шагнуть на шаткий мостик над бурными волнами и острыми скалами.
– А… третий путь?
Белая госпожа усмехнулась недобро и кивнула на брата:
– Пусть он тебе расскажет. И объяснит заодно, отчего он раньше мог с места горы движеньем ресниц сдвигать, а нынче ему нужен его же собственный старый медальон, чтоб колдовать понемножку. Узнай, почему он мог раньше по одному лишь капризу становиться озером, ветром, луною, а теперь без речной лилии госпожи ручьёв и долин не способен даже обернуться девицей. Спроси его, Флаэрти, почему у него раньше святилищ было, что маков на лугу, а нынче один тис над омутом стоит, и тот наполовину засох. Спроси его…
– Довольно, – повысил голос Айвор и, ухватив компаньона под локоть, потащил к дороге. – Мы и так здесь задержались. Кстати, сестра, – улыбка его стала злой. – К тебе тут твоя кружевница бежит. Видно, что-то ей нужно.
Киллиан вытянул шею, пытаясь взглянуть поверх вересковых зарослей. Сухие стебли царапали кожу; пахло землёй, измученной долгой жаждой, и подступающим дождём. Стало холоднее. От светлой арки, за которой виднелся бальный зал, бежала по дорожке, спотыкаясь, Шевонн – босоногая, в изорванном платье, заплаканная. Айвор заставил компаньона отступить и затаиться в вереске, пока она не пронесётся мимо, а затем потянул вперёд ещё быстрее. А позади горел, взлетал к чёрному небу девичий надломанный голос: