Где-то в тумане, выше по улице, прогарцевала невидимая отсюда лошадь. Сердце забилось чаще в такт перестуку копыт. Киллиан торопливо расстегнул пальто, жилет, рубаху и выдернул тисовую веточку на шнурке и прижал к губам, шепча:
– Айвор, Айвор, Айвор…
И он откликнулся
Сначала пришёл смех – ласкающий и прохладный; так в летнюю ночь падает на голую кожу тончайший шёлковый отрез и скользит. Потом – лёгкое прикосновение чужих пальцев к затылку и запах цветущего клевера и тимьяна, развеявший душную предзимнюю сырость. Наконец туман раздался в стороны, и Айвор возник за правым плечом, одновременно сияющий и тёмный – сплошь в чёрном, с серебристой меховой накидкой на плечах.
– А я всё ждал, когда ты меня окликнешь, – насмешливо дунул он компаньону в ухо. – Совсем не меняешься, мой маленький друг. Но сейчас ты хотя бы научился звать на помощь, если вдруг падаешь в омут и не можешь выплыть. Хвалю!
То ли от привычного звука голоса, то ли от насмешливого тона беспокойство отступило. Зато накатил запоздалый стыд из-за собственной беспомощности: как же так, взрослый мужчина и сыщик, а справиться с таким простым делом не сумел.
– Фэй похитили, – сказал Киллиан, оборачиваясь и заглядывая Айвору в глаза. Они были черны, как беззвёздная зимняя ночь, и ярки, словно вспышка молнии в этой ночи. – Девочка, похожая на цветочницу, увезла её в кэбе. Возможно, одурманила.
– Что похитили – знаю, – кивнул тот. – Не знаю лишь, куда увели, но это мы скоро выясним… Точнее, выяснишь ты.
– Да?
– Да. Ты же у нас чист и нетронут? – поддразнил его Айвор и развернул лицом к парку. – Как только увидишь путь – поддайся чувствам и иди. Братец может спрятаться от меня, но не от тебя. Особенно если я уберу вот это, – и он одним рывком сдёрнул шнурок с тисовой веточкой.
Киллиан почувствовал себя обнажённым на городской площади в торговый день, хотя всё остальное было на месте, вплоть до шейного платка. Застегнулся неловко, поднял воротник – и послушно взглянул на парк. Сперва ничего необычайного, конечно, не увидел, да и едва ли можно было многое рассмотреть за туманом. Но затем за белой пеленой стали проступать яркие пятна – синие, жёлтые, оранжевые...
В голове слегка зазвенело.
Первые шаги дались нелегко, словно сквозь толщу воды. Потом ноги стали двигаться сами, быстрее и быстрее, а глаза уже видели только цветы – нежные фиалки в грязи, на побуревшей траве. Яркие лепестки сливались в огневеющую тропинку, в путеводную нить. И скоро он бежал, не разбирая дороги, позабыв и об Айворе, и о Фэй. Дважды пересёк улицы, нырнул в подворотню, уткнулся в приоткрытую заднюю дверь – и вошёл, не колеблясь.
А там пела флейта.
Мелодия то взлетала, то опадала, и окутывала его липкой паутиной безволия. Даже когда звуки умолкли, в голове остался туман, расчерченный фиалковыми штрихами – синие пятна, жёлтые точки, точно сморщенные лица под капюшонами.
– Не совсем то, на что я рассчитывал, – донеслось откуда-то издали. Голос был незнакомым и столь же чарующим, как и ядовитая флейта. – Но даже лучше. Он зря отпустил тебя, мальчик, после того, как сам же бросил мне вызов.
– А это мы ещё посмотрим. Здравствуй, братец. А ты очнись, мой прелестный друг.
Наваждение спало, точно его и не было.
Киллиан от неожиданности пошатнулся, но сумел устоять на ногах. Он находился в большой комнате, освещённой газовыми лампами. Справа тянулась наверх крутая лестница со скверно отёсанными ступенями, сплошь в зацепках. Слева, у окна, стоял письменный стол, за которым восседал среднего роста мужчина, не слишком юный, но и не в летах, облачённый во всё коричневое. Черты его были непримечательны: квадратный подбородок, тонкие губы, над ними ниточка усов, прямой нос, глаза с чуть опущенными уголками… Незнакомец носил очки в необычной оправе, очень тонкой, золотистой, и даже дома не снимал шляпу. В правой руке он держал удлинённую флейту из светлого металла – не как музыкальный инструмент, но наподобие кинжала.
«Ганконер? – с недоумением подумал Киллиан. – Что-то не тянет на безупречного красавца, способного очаровывать девушек одним взмахом ресниц».
А вслух спросил:
– Где моя кузина?
– О, уже очнулся? – слегка удивлённо выгнул кривую бровь «ласковый любовник». Отвечать на вопрос он, похоже, не собирался. – Сильная воля. Я думал, что хорошо затуманил его разум…
– Было бы что туманить, – обидно рассмеялся Айвор и обнял компаньона со спины, прижимаясь щекой к щеке. – Ну же, попробуй ещё раз. Будешь удивлён.
– Не боишься потерять своё сокровище? – усмехнулся ганконер. Никакого страха он не испытывал, кажется. И на преступника, застигнутого на месте, совсем не походил. – Той девице твоё колдовство не помогло.
– Причём здесь колдовство, глупый мой, – мурлыкнул Айвор, и в голосе его послышались опасные нотки. – Покорить можно только свободного человека. А его сердце принадлежит мне – во веки веков, пока мир стоит.
Ганконер фыркнул, взвешивая флейту в ладони: