Тим

На фоне чьей-то в полголоса брани, призывов торопиться щёлкнула пробка фляги.

— Теперь я лью, а ты осторожно промой глаза, лицо не трогай, не трожь, — прикрикнул он, но было поздно.

От радости, что глаза лишь чем-то забило, Тим провёл ладонью по лицу и тут же взвыл от боли.

— Что? — сквозь дурноту и вату услышал другой голос.

— Что у всех, — ответил первый.

— Глаза целы?

— Да Хал его знает, здесь кому-то башку разворотило, вся каша ему в харю.

— Пусть облизнётся, — услышал третий голос.

Глупая это шутка или издевательство, Тима не трогало. Лицо саднило. С каждым мгновением боль нарастала, становясь нестерпимой, превращаясь в пытку. Руки и ноги словно вата. Стало настолько дурно, что Тим, того не желая, тихо застонал.

— Не скули.

В губы, требуя их разжать, ткнулась туба. Послышалось знакомое «пшик».

— Руки, ноги целы? — спросил голос, — пошевели.

Тим повиновался, транквилизатор делал своё дело, боль притупилась, голова прояснилась, задышал нос, и он, втянув едкой гари, громко чихнул. Тело повиновалось, ушибы не в счёт, а тяжёлых травм удалось избежать.

— Ложись на бок.

Льющаяся из фляги прохлада явилась наслаждением. Глаза промыл, проморгался и только тогда смог увидеть склонившегося над ним человека. Рассмотреть лицо не представлялось возможным. Страшная, словно налитая изнутри маска, с обугленной, потрескавшейся кожей. Из трещин сочилась сукровица, смешиваясь с нанесённым на лицо желе от ожогов, она делала картину ещё более отталкивающей.

По голосу взявшийся помочь пехотинец показался Тиму довольно молодым. Худой и высокий, без костюма, в полевой форме союза Вельстова. В одной руке фляга, из которой лил ему на лицо, в другой незнакомого вида автомат.

— Он зрячий? — спросили пехотинца, — из наших, кто?

— Зрячий, — последовал ответ, — Сайдонец, тот, самый мелкий из них который.

Тим осмотрелся. Останки изрядно покорёженного катера лежали на правом боку. Прямо перед глазами, нависая, тянулись ряды кресел, из которых, перевешиваясь вниз, словно протягивая к нему руки, застыли мёртвые пехотинцы.

Кругом покорёженный металл, жгуты искрящей проводки, вырванные кресла, кровь и вывалившиеся из кресел мертвецы. Человек двадцать выживших собрались в уцелевшей кормовой части.

Сплошь обожжённые, залитые гелем лица, завязанные глаза. Тим внимательно слушал и уже знал, к чему вопросы о зрении. Из выживших зрячих вместе с ним всего семеро. Остальные в момент вспышки сомкнуть веки не успели. Может от неё, а может, от химического пламени, что прошло вслед за нею, получили ожог глаз и оказались полностью недееспособны.

Двое из зрячих поспешно вязали ослепших между собой фалами и строили их в ряды. Ещё один вешал на них всё, что не имело электроники и ещё могло быть использовано. Четвёртый, прыгая от покойника к покойнику, шарил по вещам, извлекая и сбрасывая в кучу те самые взрывчатку, аптечки и провизию, что грузили на незрячих.

В корме, где сорванный взрывом откидной трап оставил огромную дыру, на коленях сидел пехотинец. Вооружённый автоматом, он внимательно осматривал местность. Лицо без ожогов. Единственный, кто не слушал офицера и в момент удара оказался с закрытым забралом.

Лица остальных представляли то ещё зрелище. Химическое пламя превратило их в облезлую маску из почерневшей кожи. Держались все исключительно за счёт транквилизаторов.

Катер горел, гуляющий сквозняк позволял им дышать, но отсек медленно и неуклонно заполнялся дымом.

— Сколько мы здесь? — спросил Тим убравшего флягу пехотинца.

— Несколько минут, и о нас знают, — кивнул он в сторону кормы.

Ещё раз оглядев людей и деревья за дырой в корме, ничего нового не увидел.

— Вставай.

Протянув руку, помог подняться Тиму на ноги.

— Костюм долой, — цедил пехотинец, не двигая обожжёнными губами, — хватай, что можешь, — обвёл он взглядом покойников, — проверь пилота. Оружие и ручник забрали, но, может, ещё что есть. Торопись, скоро уходим.

Всё, пристёгнутое к костюму, полетело в кучу, следом полетел костюм. Поднял взгляд и оценил, насколько ему повезло. Из первых рядов, что, на его счастье, оказались между ним и креслом пилота, не выжил никто. Все они, удерживаемые пристежными ремнями, перевалившись через подлокотники кресел, свешивались вниз. В том ряду, где сидел, лишь два пустых, непобитых осколками кресла. Его и здоровяка соседа.

Осмотрел ставший сейчас крышей левый борт и только пожал плечами. В него, словно в решето из крупных и мелких пробоин, лучами дневного света заглядывал Сурий.