Тим

Она вспомнила, Рои рассказывал ей, что Тим плакал много и как маленький ребенок, громко всхлипывая и икая. Но в последнее время он так плакать перестал. Теперь в тех редких случаях, когда что-то доводило его до слез, он плакал, как взрослый, тихо и незаметно, говорил Рон. Вот так он плачет и сейчас, подумала она. Сколько же раз он сегодня плакал, а она не заметила?!

Слишком расстроенная, чтобы оценить свое поведение, она положила руку ему на плечо и начала гладить его, пытаясь успокоить. Он тотчас повернулся к ней и, прежде чем она успела отпрянуть, положил голову ей на грудь и прижался к ней, как маленькое животное, которое ищет место, куда спрятаться, а руки его охватили ее за талию. Ее руки так же естественно опустились ему на спину, а голова поникла и коснулась его волос.

— Не плачь, Тим, — шептала она, гладя его по волосам и целуя в лоб.

Она забыла все на свете, кроме стремления утешить его. Он нуждался в ней, он бросился к ней и спрятал лицо у нее на груди, как будто думал, что она может укрыть его от всех опасностей мира. Жизнь ее не готовила к этому, она не представляла, что может наступить такой момент — бесконечно прекрасный и так пронизанный болью. Его спина под ее рукой казалась прохладной и гладкой, как шелк; небритые щеки кололи ей грудь.

Сначала неловко и нерешительно она прижала его ближе к себе. Одной рукой нежно, но крепко она охватила его спину, а другой обняла голову, пальцы ее утонули в его густых, слегка пропитанных солью волосах. Сорок три года ее пустой, без любви жизни исчезли, улетели прочь, растворились в этом крошечном мгновении. Теперь они не имели значения, и если ей суждено прожить еще сорок три таких же пустых года, все равно это не будет иметь значения. Теперь уже не будет иметь!

Через некоторое время он перестал плакать и лежал в ее объятиях совершенно неподвижно, только его слабое дыхание говорило ей о том, что он жив. Она тоже не двигалась, сама мысль о том, чтобы шевельнуться, приводила ее в ужас, ибо инстинкт говорил ей, что если кто-то из них двинется, все будет кончено. Она крепче прижалась губами к его волосам, закрыла глаза, чувствуя себя абсолютно счастливой.

Он глубоко вздохнул, всхлипнул и слегка подвинулся, чтобы ему было более удобно, но для Мэри это был сигнал, что опасный момент прошел. Осторожно она слегка отодвинулась, чтобы дать ему возможность, оставаясь на прежнем месте, поднять голову и посмотреть на нее. Она потянула его за волосы, и он поднял лицо. Она почувствовала его дыхание у себя на шее. В слабом свете его красота приобрела какой-то волшебный характер. Он был Обероном или Морфеем, чем-то нереальным, существом из другого мира. Лунный свет упал ему на глаза и они, теперь серебристо-голубые, смотрели на нее как бы через тонкую пелену. Возможно, он действительно так смотрел на нее, ибо, подумала она, он видел в ней то, чего никто другой не видел.

— Тим, неужели ты мне не скажешь, что сделало тебя таким несчастным?

— Это моя Дони, Мэри. Она скоро уйдет, и мы не будем ее видеть так часто. Я не хочу, чтобы моя Дони уходила, я хочу, чтобы она жила с нами!

— Понятно, — она смотрела в его немигающие лунные глаза. — Она выходит замуж, Тим? Поэтому она уходит?

— Да, но я не хочу, чтобы она выходила замуж и уходила от нас! — вскричал он с вызовом.

— Тим, по мере того, как ты будешь жить, ты узнаешь, что жизнь состоит из встреч, узнавания людей и расставаний. Иногда мы любим людей, которых встречаем, иногда мы не любим людей, которых встречаем, но знать их — самое важное в жизни, это и делает нас людьми. Видишь ли, в течение многих лет я отказывалась это признавать, и я не была очень хорошим человеком. Затем я встретила тебя, и когда я тебя узнала, это как бы изменило мою жизнь, я стала лучше.

Но расставания, Тим! Они самые трудные, их горько принять, особенно, если мы любим. Разлука означает, что так, как было, уже не будет. Что-то уходит из нашей жизни, какую-то часть самих себя мы теряем и уже не найдем, не сможем вернуть. Но расставания бывают нередко, Тим. Они такая же часть нашей жизни, как встречи. Тебе надо помнить, что ты знал Дони, а не горевать потому, что тебе пришлось расстаться с ней. Этого нельзя избежать. Если ты сохранишь память о ней, а горевать о ней не будешь, то тебе не будет так больно. И все это так длинно и так сложно, что ты не понял ни слова. Правда, любимый?

— Я думаю, я понял немножко, Мэри, — ответил он серьезно.

Она засмеялась, чары рассеялись, и он немного отодвинулся. Встав, она протянула ему руки, и он поднялся на ноги.

— Мэри, то, что ты сказала, значит, что когда-нибудь и ты уйдешь от меня тоже?

— Нет, если ты сам этого не захочешь, или я не умру.

Костер погасили, и тонкие струйки дыма потянулись от песка вверх. На берегу стало очень холодно. Мэри задрожала, обхватив себя руками.

— Пойдем, пойдем в дом, Тим. Там тепло и светло.

Он удержал ее, пристально смотря ей в лицо со страстным нетерпением, обычно совершенно чуждым ему.