Тим

Я остановился возле поднятого шлагбаума, припарковавшись так, чтобы в случае чего свалить быстро, не тратя времени на развороты.

На первый взгляд в лагере не было ни души. Потом я увидел маленькую детскую фигурку. Вроде девочка лет десяти. Она замерла, заметив меня, затем развернулась и побежала к двухэтажному зданию.

Так-так! Не Оборотень и не Буйная. Уже хорошо!

Я выпрыгнул из машины, прихватив по инерции биту. Но идти вперед не спешил. Салага явно сейчас позовет кого повзрослее.

И правда, через минуту из здания вышел мужик лет тридцати, следом выскочило четверо мальцов примерно лет от десяти до тринадцати.

Я пошел к ним навстречу. Подумал, что выгляжу не слишком дружелюбно: в рваной куртке, с нечистой битой и в терминаторских очках. Снял очки, улыбнулся.

Мужик протянул мне руку без особого страха, хотя не был вооружен – по крайней мере, я не увидел оружия. Позади жались два пацана и две девчонки. Мужик был высокий и плечистый, блондинистые волосы прилизаны и зачесаны на косой пробор, что выглядело как-то старомодно. Лицо открытое, добродушное, как у советских солдат на старых фотках. Гладко выбритый, в поношенном приталенном пальто, немного лощеный. В ухе серьга, что совершенно не сочеталось с образом советского человека.

Я пожал ему руку.

– Меня зовут Степан, – сказал он. – Откуда добирался? Из города?

– Из него, – ответил я. – Тим.

– Ну что ж, Тим, добро пожаловать. Если хочешь, оставайся. У нас тихо-мирно. Ни Буйных, ни Оборотней.

– И Бугимены не ходят, – встрял хулиганского вида мальчишка без одного переднего зуба. Он уже вышел из того возраста, когда молочные зубы выпадают, поэтому, выходит, зуб был потерян уже постоянный.

– Какие Бугимены?

– Ночные твари, – нахмурился Степан. – Ты не в курсе?

– Я думал, это Оборотни, которые могут выходить из домов…

– Оборотни не могут выходить из домов. Пока нет. Но они меняются. Ночью бродят другие сущности. Всё это, конечно, дьявольские порождения.

Я удивленно приподнял брови. Получается, Степан придерживается религиозной версии апокалипсиса?

– Один? – спросил Степан, поглядев на мой джип.

– Ага.

– Ну что, зайдешь?

Я пожал плечами нарочито равнодушно.

– А сколько вас тут?

– Все, кто есть, перед тобой. Это Захар, Толик, Альфия и Татьяна.

Захаром звали беззубого пацана. Альфия была той самой малюткой, что заприметила меня первой. У Толика был какой-то замутненный взгляд, а у Татьяны – щеки как у хомяка.

– А если я – какой-нибудь придурок? – ухмыльнулся я. – Не боитесь?

Степан улыбнулся.

– Все придурки превратились в Буйных или Оборотней. Буйные прячутся кто где, а Оборотни заперты в замкнутых искусственных контурах. Остались только достойные.

– Ну, не скажи, – засомневался я.

– Многие были напуганы, согласен, – кивнул Степан. – Оттого и вели себя не всегда хорошо и прилично. Но людьми остались действительно только достойные.

– Откуда такая уверенность?

– А ты думаешь, что этот наш апокалипсис случился сам по себе? Случайно? Стихийно? Вот если бы человечество вымерло от вируса или экологической катастрофы, всё было бы понятно. Вирус – он и есть вирус… Хотя даже вирус можно распространять намеренно. С глобальным потеплением тоже всё понятно. А как объяснить Три Волны? Инопланетяне? Не смеши меня – если они и есть где-то в космосе, на нас им явно плевать.

– И что ты хочешь сказать?

– Что апокалипсис был задуман и осуществлен разумной волей. Страшной и неумолимой. И все произошло не случайно. И те, кто остался, не простые люди. Достойные. – Степан тепло мне улыбнулся. – Поэтому я собираю Выживших, понимаешь? Мы не должны бродить сами по себе.

Я подумал. Спросил:

– Откуда у тебя столько детишек?

– Я – учитель начальных классов в сельской школе. Всех детей знаю. Когда грянуло, стал собирать Выживших. Мне встретились эти ребята. Поначалу мы жили в деревне, после я увез всех сюда, в самое пока что безопасное место. Мы здесь уже месяц, и я для них вроде воспитателя. Или пастыря.

– Еще Виктор Геннадьевич был, – встрял Захар.

Степан нахмурился.

– Да, наш завуч, он же историк. Тоже выжил. Но наткнулся на Буйного, тот его и…

Он не договорил, а самая взрослая из всех детей Татьяна всхлипнула. Нравился ей завуч-историк, что ли? Или родственник?

Слушая все эти рассказы, я потихоньку расслаблялся. Мелькнула параноидальная мыслишка, что меня заманивают в ловушку. Не знаю, зачем: возможно, Оборотней накормить, что в здании таятся. Или сами из меня сервелат сделают. Но позже я пришел к выводу, что вряд ли. Если взрослый Бродяга еще и способен на гадости, то детишки…

Они глядели на меня ясными глазами – кроме Толика, который, видимо, полностью погрузился в свой внутренний мир, – и я не мог поверить, что они умеют так притворяться.

– Ладно, – сделал я одолжение. – Пойдем внутрь.

***

Все же я был напряжен еще долго. Специально пошел позади всех, биту не выпускал, зыркал по сторонам, чтобы не пропустить атаки.