Тим

— Вы довели мать до могилы, миссис Мэри Мелвил, а за ней и моего отца!

— Это неправда!

— Разве? Что касается меня, то теперь, когда мой отец и мать умерли, то и брат мой тоже мертв. Я не хочу больше ни видеть его, ни слышать о нем? И если вы и он хотите устроить спектакль и лезете со своей патологией в общество, я не хочу даже знать об этом!

Мэри повернулась и ушла.

Когда она доехала от кладбища до дома в Артармоне, она немного пришла в себя и смогла встретить Тима, успешно изобразив спокойствие.

— Папа сейчас с мамой? — спросил он тревожно.

— Да, Тим. Я видела, как его положили в землю рядом с ней. Тебе не надо волноваться о них, они вместе, и с ними мир и покой.

Что-то странное было в поведении Тима. Она села и внимательно посмотрела на него, не то чтобы обеспокоенная, но удивленная.

— В чем дело, Тим? Ты хорошо себя чувствуешь?

Он апатично покачал головой.

— Все в порядке, Мэри. Просто как-то странно. Как-то странно, что больше нет папы и мамы.

— Я знаю… Я знаю… Ты что-нибудь ел?

— Нет, но я не голоден.

Мэри подошла к нему и потянула его со стула, глядя на него с тревогой.

— Пойдем в кухню, и побудь со мной, пока я готовлю сэндвичи, Может, ты захочешь есть, когда увидишь, какие они красивые и вкусные.

— Крохотные, со срезанной корочкой?

— Я тебе обещаю, что будут треугольные, тоненькие, как бумага, и со срезанной корочкой. Пошли.

У нее на кончике языка вертелось прибавить «моя любовь», «мой дорогой», «мой милый», но она никогда не могла произнести этих слов, когда он казался расстроенным или потерянным. Научится ли она когда-нибудь обращаться с ним, как с возлюбленным, сумеет ли когда-нибудь отбросить эту сковывающую ее боязнь показаться дурой? Почему так получается, что она по-настоящему может расслабиться с ним, только когда они в коттедже или в кровати? Горькие слова Дони все еще звучали в ушах, и те любопытные взгляды, которые бросали на нее и Тима, когда они шли по Волтон Стрит, все еще унижали ее.

В мужестве Мэри не было ничего необычного. А как могло быть иначе? По своему рождению она не обладала ничем, вся ее жизнь до встречи с Тимом была нацелена на материальный успех, на то, чтобы получить одобрение от тех, кто начинал в лучших условиях. И нелегко ей теперь было бросить вызов обществу, хотя ее брак с Тимом и был освящен законом. Ее страх перед насмешками даже заставил ее попросить Тима не болтать об их браке. Это был момент слабости, о котором она впоследствии очень пожалела. Нет, ей было нелегко.

Как обычно, Тим стремился помочь, и когда она делала сэндвичи, доставал хлеб и масло и гремел посудой в буфете, ища тарелки.

— Не принесешь ли большой кухонный нож, Тим? Он острый, и им легко срезать корки.

— А где он, Мэри?

— В верхнем ящике, — ответила она рассеянно, намазывая масло на каждый кусочек.

— О, о, о, о! Мэри, Мэри!

Она быстро обернулась. Крик был такой, что от страха остановилось сердце.

На какой-то момент ей показалось, что вся кухня залита кровью. Тим неподвижно стоял у полки, в ужасе глядя на свою левую руку. Вся она была залита потоком крови, которая била фонтаном из локтевого сгиба. С равными промежутками времени струя крови вылетала из раны, заливая пол до середины кухни, затем спадала и опять била струей. Небольшая лужа скопилась у его левой ноги, и вся левая сторона тела блестела от крови.

Около печки на колышке висел моток шпагата, и рядом на веревочке ножницы. Почти в тот же момент, как Мэри обернулась, она бросилась туда и отрезала несколько футов шпагата, лихорадочно сложила его вдвое, затем вчетверо, чтобы сделать потолще.

— Не бойся, мой дорогой, не бойся! Я здесь, я иду! — говорила она.

Но он не слышал. Из его открытого рта несся тонкий пронзительный вой, он бегал, как слепое животное, налетая на холодильник, на стены, на что попало, раненая рука болталась, а он старался стряхнуть ее, отбросить, чтобы избавиться от нее, чтобы она больше не была его частью. Ее крик не остановил его. Она бросилась, пытаясь схватить его, но промахнулась и попыталась снова. Обезумев от страха, он бегал кругами, схватившись за руку и пронзительно крича. Заметив дверь, он бросился к ней, но его босые ноги поскользнулись в луже крови, и он упал навзничь во всю длину. Мэри мгновенно очутилась на нем, прижимая его к полу. Она уже не пыталась успокоить его, а старалась только перевязать руку, пока еще не было поздно. Полусидя-полулежа на его груди, она схватила руку и обвязала шпагатом выше локтя, затем засунула под повязку вилку и начала поворачивать ее, пока шпагат не натянулся так, что почти врезался в кожу.

— Тим, лежи смирно! О, Тим, пожалуйста, пожалуйста, лежи спокойно! Я здесь и не допущу, чтобы с тобой случилось что-нибудь плохое, только ты должен лежать спокойно! Слышишь меня?