Но какие они все-таки доверчивые! Может, действительно природа в них живее, чем в нас? Я раньше полагала это заблуждением, Мишель. Но когда мой красавчик элементарно не удосужился посчитать срок и сопоставить с нашими встречами, убедилась в их потрясающей детской наивности.
А уловка таки была! Когда этот зверь, этот черномазый пристав завалил меня под мостом и трахал, и трахал, пока я не кончила, а он в меня – тогда-то, знаю наверняка, я и забеременела, оставалось две невыносимые недели до нашей встречи. Четырнадцать долгих мучительных дней я искала выход для себя и будущего ребенка!!
И как же помогло этот скитание по мокрым ночным бульварам, и холод, и потребность согреться и, наконец, неоновый маячок ресторации «Ла мюзик де прованс»! И как сегодня утром он буквально влетел в нашу комнату с мольбами не выдавать его и совал деньги, вырученные с проданной трубы, деньги за мое молчание. Так странно, я едва не пожалела его. Я была на грани того, чтобы рассказать ему все и вместе посмеяться над его детской доверчивостью.
Но я вовремя вспомнила о тебе, мой дорогой Мишель, и прогнала его. Чем он лучше тебя, лежащего в земле? За все надо платить. Обида женщины дорого стоит, а бесплатный сыр лишь в мышеловке. Во всяком случае, спасти тебя от тюрьмы и от суда мне было непросто. Но я готова была заплатить любую цену, лишь бы наказать тебя собственными руками. А пристав, слава богу, оказался падок. И чертовски груб, кстати. Асфальт под парижскими мостами не пахнет романтикой, Мишель. И ты тоже, кто бы мог подумать, глядя на твою антимужскую немощность, отчаянно живуч и прямо-таки дьявольски упрям! После нашей сорокаминутной борьбы и катания по полу, многослойно-грязному полу, кстати, опять-таки твоя вина – грубый в своей внезапности побег Жаннет после убийства сынишки – я прямо не на шутку разозлилась, и успокоилась, только когда ты посинел и упал лицом мне в туфли. Спасибо кухонной двери – была открыта, а там и спасительный чугунный котел для рагу. (Какое вкусное у тебя рагу, дорогой!) Иначе, о боги, точно взяла бы твоя.
Дорогой Мишель, заканчиваю писать тебе. Мне нужно собраться и поспеть к их обеду. Обед у них ритуален, как шабат у евреев. Собирается вся семья и вдруг опомнившиеся оголодавшие родственники. Детишки напомажены, посуда сверкает, отец семейства в галстуке, жена несет супницу с паром, и черпак торчит как куриная нога, а тут звонок – и вхожу я! И все так торжественно, и театрально, как мы любим… Точнее сказать – любили.
Знаешь, я немного скучаю по тебе, Мишель. По твоим дурацким букетам и несмешным шуткам. Шлепанцы до сих пор стоят под трюмо, не поворачивается рука их выкинуть. Кстати, когда дождь, он надевает их после наших веселых прогулок по слякоти и лужам. У вас один размер, мон ами! А особенно я скучаю по нашему театру. И ангажемент не истрачен! Обидно.
Обязательно напишу тебе, как все прошло. Уверена, ты будешь в восторге от мизансцены. Подумай пока, как мне назвать младенца. Может, Мишелем в честь тебя, милый? Я…
Француженка 34 лет обнаружена мертвой в своей спальне в полдень 28 мая 19… года. Женщина зарезана по горлу и аккуратно положена на кровать, будто спящая на спине. Очевидное убийство отягчается фактом того, что из убитой вырезан живот по форме яблока и также аккуратно положен рядом. Мотивы убийства пока не ясны.
Из показаний соседей: француженка была одинока, обычно возвращалась домой поздно, судя по найденным использованным предметам на полу и в постели, часто была не одна и постоянно слушала Луи Армстронга.
Рассказ без секса
Я, Виталий Сергеич Мошковчук, биолог и работу свою люблю. Жену – Наталья Павловна Мошковчук – люблю. Тещу – Тамара Геннадьевна Ветродуй – люблю, а также цветы, деревья, кустарник и перегной ее сада. Обдирается забор, надо заново зашкурить и побелить, кстати. Не то наша собака – Вазон – наколется занозами, а там и встреча с семейным доктором – Михаил Исхакович Румзасцойг – люблю обоих. Минус 300 рэ за операцию, булавку и бинт, плюс 135 за неминуемый гремучий пузырь. Жалко. Другое дело, экономия семейного бюджета с непременным откладыванием про запас на летний отпуск в Сухум – люблю такое. Ботаническая феерия в течение двадцати четырех дней, рододендроны, иван-чай, фуксии и ночные ква-ква-ква лягушек, которые так напоминают мне квохтанье Наташи, когда голубушка была в теле и силе. Впрочем, я не об этом. Тестя – Павел Андуилович – люблю. Коряги его пахучих кирзачей, когда он, осенний, морозный, смородиновый, врывается в дом, еще из сеней крича: «Томка, на стол собирай! Борща хочу!», его вечную засаленную рабочую куртку-демисезонку с фантиками барбарисок по карманам и строгую черную оправу очков, в которых он похож на фрица из гестапо, люблю как сын.