Тиль Уленшпигель

Уленшпигель во всякое время готов был есть жареное и пареное, поэтому ему приводилось высматривать, где бы все это раздобыть. Однажды попал он на ярмарку в Ульцене, куда в ту пору сходилось много вендов[102] и другого крестьянского люда. Уленшпигель потолкался там и сям, выискивая всюду, чем бы ему заняться или что бы такое учинить. Среди прочего он заметил, как один крестьянин купил зеленое лондонское сукно и собирается с ним домой. Тут Уленшпигель придумал наконец, как он может обмануть этого крестьянина на куске сукна, и спросил его, из какой он деревни. Потом позвал к себе одного шотландского попа[103] и какого-то шалопая подмастерья, вышел с ними из города на дорогу, по которой крестьянин должен был держать путь, открыл этим двум свой замысел и что они должны делать. Пусть оба идут по направлению к городу и держатся на расстоянии половины акра друг от друга. Как только появится крестьянин с зеленым сукном, им надо его уговорить, что сукно синее.

Итак, крестьянин вышел с покупкой из города, чтобы отнести сукно домой. Уленшпигель его спрашивает, где это он купил такое красивое синее сукно. Крестьянин ему отвечал и сказал так: «Оно зеленое, а не синее». Уленшпигель же сказал, что оно синее, а не зеленое и что он готов прозакладывать двадцать гульденов, что эта так. И пусть первый человек, который попадется навстречу и может отличить зеленое от синего, скажет им правду, чтобы они на этом и согласились. Тут Уленшпигель подал знак одному сообщнику подойти к ним. А крестьянин ему говорит: «Приятель, мы тут вдвоем поспорили, какого цвета это сукно. Скажи правду, оно зеленое или синее, и как ты скажешь, так и будет». Тот взял и сказал: «Это поистине красивое синее сукно».

Крестьянин сказал: «Нет, вы оба мошенники. Вы верно между собой договорились меня обмануть». Тогда Уленшпигель сказал: «Ладно, чтобы ты видел, что моя правда, на этот раз тебе уступлю. Подождем почтенного священника, который идет сюда. Как он скажет, так оно и будет, неважно, обрадует это меня или огорчит».

Это крестьянину понравилось. Когда поп подошел к ним поближе, Уленшпигель сказал: «Сударь, скажите по правде, какого цвета это сукно?». Поп сказал: «Друг, вы это сами хорошо видите». Крестьянин сказал: «Да, сударь, но вот эти двое хотели меня уверить в том, о чем я знаю, что это неправда». Поп сказал ему: «Что мне за дело до вашей ссоры? Не все ли равно – белое оно или черное?» – «Ах, дорогой сударь, – сказал крестьянин, – рассудите нас, я вас очень прошу». – «Ну, раз уж вам так этого хочется, – сказал поп, – то я ничего другого сказать не могу, как только то, что сукно синее». – «Теперь ты слышал?» – сказал Уленшпигель – сукно мое». Крестьянин сказал: «Поистине, сударь, не будь вы в сане священника, я подумал бы, что бы лжете и что вы все трое – мошенники. Но так как вы священник, я обязан этому верить». И он отдал Уленшпигелю и его товарищам сукно, в которое они оделись на зиму, а крестьянину пришлось ходить в своем рваном кафтане.

68 История рассказывает, как Уленшпигель в Ганновере опростался в бане, считая, что это дом очищения

Владелец ганноверских бань, что у Полотнянных ворот, никак не соглашался называть их банями, а звал «домом очищения».

Уленшпигель узнал об этом и когда пришел в Ганновер, то отправился в эти бани, разделся и, войдя в мыльную, сказал: «Господи благослови вас, хозяин, и ваших присных, и всех, кто обретается в этом чистом доме».

Банщику это понравилось, он сказал ему: «Добро пожаловать» – и прибавил: «Господин гость, вы верно говорили, это чистый дом. И это также дом очищения, а вовсе не баня. Ибо пыль – она и на солнце и на землю садится, есть в золе, есть и в песке».

Уленшпигель сказал: «Что это дом очищения – очевидно, ибо мы входим в него нечистыми, а выходим – чистыми». И с этими словами он наложил большую кучу в лохань посреди мыльни, так что на все помещение завоняло.

Тут банщик сказал: «Ну, теперь я хорошо вижу, что слова и дела не всегда совпадают. Твои слова мне по душе пришлись, а вот дела никуда не годятся. Слова хороши, а вот дела гнусно пахнут. Разве так должно делать в доме очищения?». Уленшпигель сказал: «Разве же это не дом очищения? Я полагал, что мне нужнее себя изнутри очистить, чем снаружи, иначе я бы сюда не пришел».

Банщик сказал: «Нутро очищать надо в кабинете задумчивости. Здесь дом, где отмывают пот, а ты превратил его в дом, где облегчают живот». Уленшпигель сказал: «А эта грязь разве не от людской плоти отстала? Чистить так чистить! Как снаружи, так и внутри».