Прошло несколько часов спокойного полета. Зина притулилась головой к плечу капитана «Орленка», Надя — к Нине, и обе задремали. «И как они могут спать?..» — мысленно удивлялась Нина. Ее мутило, кружилась голова. Капитан сидел с закрытыми глазами и был бледен. Неужели и его закачало? Ведь не первый раз летит.
Не открывая глаз, «Орленок» тихо сказал:
— Пососи лимон.
Ну и ну… С закрытыми глазами, а все видит!
Нина вынула из кармана лимон, пососала. Нет, не помогает… «Скоро ли мы прилетим на место? Уж не сбились ли с маршрута?» — подумала с тревогой.
Самолет стал снижаться, потом накренился на левое крыло и полетел по кругу. Из пилотской кабины вышел штурман с планшетом, в котором под целлулоидом зеленела топографическая карта.
— Находимся у цели, — сказал он, — но сигнальных костров не видно.
Капитан взглянул в окошко:
— А вы точно определили координаты? Не уклонились от курса?
— Точно.
— Тогда все по плану.
Самолет развернулся и полетел в район нужного озера.
«Дочь» идет к «Отцу»
Время для Нины на партизанском острове тянулось мучительно долго. Днем она работала в радиорубке и на кухне, а вечерами, на досуге, все собирались в землянке и пели русские и белорусские песни. Один парнишка, тихий, с девичьим бело-розовым лицом, выводил мелодии на расческе, обернутой тонкой папиросной бумагой, а другой подыгрывал ему на трофейной губной гармошке.
Прошло две недели. Наступил теплый апрель. Земля обнажилась от снега и была влажная, липкая, но еще холодная. Сильно запахло хвоей и прелыми листьями. Кое-где уже пробивалась осока и иголочки изумрудно-зеленого пырея. На березках набухли почки, а на ольхе и орешнике уже проклевывались листочки. Появились бело-розовые подснежники. Нина набрала букетик нежных цветов и поставила его в своем шалаше.
Начальник охраны партизанской базы, прикрыв от солнца глаза широкой ладонью, задумчиво сказал:
— Экая благодать! Теперь бы к земле руки приложить, а тут приходится на войну все силы тратить…
На острове, среди болот, было сыро и душно от испарений. Временами Нину охватывала тревога и тоска: скорей бы за дело! Ее подруги-землячки уже работают, а она сидит тут без дела…
И вот в один из таких грустных дней откуда-то вернулся майор «Седов», необычно оживленный, хотя и крайне усталый.
— Ну, Нина, — сказал он, протягивая ей тонкую зеленую книжицу, — вот тебе право на новое житье.
Нина раскрыла паспорт со своей фотографией: уже не новый, затертый при носке в сумочке. Ловко сделано, не подкопаешься! Не ведала она, что «Седов», прежде чем отправить ее в небольшой белорусский город на явочную квартиру Григория Михайловича, побывал там сам и подготовил девушке «плацдарм» для жизни и работы.
— С твоей легендой познакомлю в дороге, — сказал Нине майор. — Собирайся.
— Рацию брать?
— Нет.
— А пистолет?
— И пистолет оставь.
— Да как же я…
— Потом тебе все доставят.
«Седов» взглянул на Нинины ноги и нахмурился:
— А вот сапожки-то у тебя уж очень свежие…
— Зато воду не пропускают! — похвалилась Нина, не догадываясь об опасениях майора.
— Значит, хочешь выйти сухой из воды?.. — улыбаясь одними глазами, спросил «Седов». — Как бы чего не заподозрили!..
Нине не хотелось расставаться с новыми кирзовыми сапогами, но она ничего не могла возразить майору: ему видней.
Партизанская повариха одела Нину под местную крестьянскую девушку: юбка, кофта, платок на голову и короткая потертая жакетка в талию.
«Седов» взглянул на Нину и улыбнулся:
— О, какая ты симпатичная стала!
— А вот вы-то сегодня не очень чтоб очень…
— А что? Вполне обыкновенно… — удивился майор, осматривая себя.
Он был в костюме, мешковато сидевшем, старом, грязновато-серого цвета. Поверх него — потертый брезентовый плащ. На ногах поношенные кирзовые сапоги. На голове приплюснутая кепчонка.
В повозку. на железном ходу был запряжен крепкий конь. Под сиденье, сделанное из сена, «Седов» засунул несколько гранат-лимонок и автомат. «Значит, не очень-то надеется на спокойствие в партизанском крае…» — встревожилась Нина.
— Не бойся, проедем, — сказал майор, угадывая ее опасения. — Партизанский бог нас помилует! — В его спокойных словах девушка почувствовала надежную силу.
К повозке подошла повариха. Передав Нине небольшой мешочек с девичьими вещичками и сухарями, обняла ее, тихо промолвила:
— Береги себя…
Бревенчатый настил пружинился под ногами тяжеловесного коня, между брусьями просачивалась ржавая болотная жижа. Выехали на лесную дорогу.
Прислушиваясь, Нина подняла глаза к верхушкам деревьев: где-то долбил кору дятел, а где — не видно. Улыбнувшись, сказала:
— Здорово замаскировался!
— Работяга, — одобрительно отозвался «Седов» и, о чем-то думая, умолк.
Нина знала, что в такие моменты к нему нельзя лезть с разговором, а надо терпеливо ждать, когда он сам заговорит. И майор наконец начал: