Тихое местечко

Джеймс покраснел, припомнив собственное требование, чтобы собаку убрали любым способом и немедленно.

— Филипп, я вовсе не хочу, чтобы пса застрелили, но ты же знаешь, с собаками у меня отношения напряженные, — сказал он жалобным тоном. —  Как посмотришь на его зубы…

— Водолазы — добродушные собаки. У меня раньше был ньюфаундленд по кличке Тимми, не такой крупный, правда.

Этвуд почесал псу шею, и тот вдруг ткнулся носом в его ладонь и заскулил.

— О Господи! — вырвалось у Джеймса. — Если его застрелят, виноват теперь буду я! В хорошенькое положение ты меня поставил! Я ведь не живодер все-таки. Ладно, делай что хочешь.

— Для начала попробую его вымыть, Джованни поможет. Ньюфаундленды любят купаться — надеюсь, операция пройдет без осложнений.

Мокрый пес выглядел совсем худым, к мытью он отнесся спокойно и послушно поворачивался то одним, то другим боком, подчиняясь придерживающему его за остатки истрепавшегося ошейника Этвуду, в то время как Джованни орудовал мылом и щеткой.

— Назову его Тимми, — сказал Этвуд, расчесывая густую длинную шерсть.

— Тимми? — повторил Джованни.

— Но его зовут, — мальчик запнулся, смешался и неловко закончил: — Раньше звали как-то по-другому. Как он поймет, что это его новая кличка?

— Ничего, поймет. Я же не знаю, как его звали прежде.

— Я тоже не знаю, — торопливо сказал мальчик, бросив на склонившегося над собакой Этвуда быстрый тревожный взгляд.

Джеймс в безмолвном унынии наблюдал за приближающимся Этвудом с ньюфаундлендом. Перспектива оказаться под одной крышей с собакой размером с теленка, притом, по существу, с чужой собакой, которая в любой момент могла выйти из повиновения, несмотря на свою кажущуюся покладистость, — эта перспектива нравилась Джеймсу все меньше и меньше. Он представил, что теперь придется постоянно следить, как бы ненароком не задеть этого огромного пса, потому что неизвестно, как он отреагирует, если случайно, к примеру, наступить ему на лапу.

— Он не будет тебе мешать, — сказал Этвуд, догадавшись по выражению лица Джеймса о направлении его мыслей, — только не трогай его во время еды.

— О, об этом тебе беспокоиться нечего, я не собираюсь трогать этого зверя ни во время еды, ни в какое-либо другое время. Хотелось бы верить, что он ответит мне тем же.

— Ты не возражаешь, если он будет спать на веранде?

Джеймс, не отвечая, с минуту меланхолично созерцал сидящего у порога ньюфаундленда, затем сказал;

— Повешенного спросили: хорошо ли вам висеть?

— Ты в самом деле считаешь из-за собаки отдых испорченным? — обескураженно спросил Этвуд, испытывая некоторые угрызения совести.

— Я рассчитывал на тихий, спокойный отдых, — горестно сказал Джеймс, переводя взгляд с собаки на Этвуда. — На тихий и спокойный, — скорбно повторил он, выделяя каждое слово. — И что же? Не говоря уже о соседях, меня еще вынуждают жить под одной крышей с бродячей собакой. Если бы я знал, чем это обернется, лучше бы остался в своей лондонской квартире.

— После слов «тихий и спокойный», когда ты произносишь это во второй раз, надо возвести очи горе, так получится эффектнее, — с улыбкой заметил Этвуд. — Или после «под одной крышей с бродячей собакой» — тоже будет неплохо.

— В советах дилетанта не нуждаюсь, — высокомерно отрезал Джеймс, но в его голубых глазах запрыгали смешинки, и в следующую секунду он расхохотался. — Ладно, держи здесь кого хочешь, собаку, слона или крокодила, но спать этот зверь будет в твоей комнате. Вдруг я встану раньше тебя? У меня нет ни малейшего желания оказаться с ним один на один.

Этвуд отвел пса в свою комнату, тот обнюхал все углы и, закончив осмотр, растянулся возле окна.

Вечером Этвуд с Джеймсом отправились к своему соседу- инвалиду. Английским тот владел намного лучше, чем Джеймс итальянским, и любезно предложил говорить по-английски, сообщив, что в детстве прожил с родителями в Лондоне два года. Витторио Ольми оказался приятным собеседником и с легкостью поддерживал разговор на самые разнообразные темы, от проблем послевоенной экономики до новых течений в современной европейской литературе. Потом он спросил, теплая ли вода, и Джеймс ответил, что не очень, но купаться уже можно, а затем с запозданием подумал, что про купание сказал напрасно.

— Люблю смотреть на купающихся, — спокойно заметил Витторио. — Я думал, здесь еще никого нет, и очень рад, что ошибся.

Заговорили о капризах весенней погоды, Витторио заверил, что здесь нечего опасаться тех неприятных сюрпризов, какие преподносит этот сезон в Англии. Потом он заговорил о новых фильмах, которые шли в Риме перед его отъездом. Этвуд этих картин не смотрел, поэтому разговор шел между Витторио и Джеймсом, и Витторио вскоре заметил, что Джеймс говорит о кино так, будто сам имеет к нему какое-то отношение. Джеймс прикусил язык, мысленно возблагодарив судьбу за то, что предусмотрительно записался под вымышленной фамилией, и, стараясь исправить положение, сказал:

— Кино — это мое хобби, с детства увлекаюсь, а работаю я клерком в банке. Когда целый год торчишь за конторкой, так хочется вырваться к морю! Правда, Филипп?