Тихий уголок

В его голосе послышалась какая-то новая нотка. Резкость уступила место нежности, но такой нежности, которую окрашивала скорбь. Джейн скосила глаза на Трэхерна и увидела, что его лицо побледнело, приобрело цвет белой пряди в бороде. На лбу собрались маленькие капельки пота. Он не сводил глаз с дороги, которая в этот миг вела его не в будущее, а далеко в прошлое.

– Мне было десять, ей – четырнадцать. Суббота. Наш отец… мой отец, ее отчим… уехал по делам. Мать отправилась к больной подружке. Дома были только я и Джастин. Раздался звонок в дверь. Обычный с виду парень. Я увидел его через боковое окно. Доставщик цветов. Роз. Обычный с виду парень с розами. Мы знали, что открывать дверь незнакомым людям нельзя. Мы знали. Я знал. Я открыл дверь. Он сказал: «Привет, малыш, это для девочки, которую зовут Джастин». Он протягивает мне розы. Я беру их, а он ударяет меня другой рукой в лицо. И вот он внутри. Захлопывает дверь. Я лежу на полу. Вокруг разбросаны розы. Он наклоняется и снова ударяет меня в лицо. Я не могу предупредить Джастин. Я отключаюсь. На… на какое-то время меня нет.

После заезда к актеру в Малибу Джейн сказала Трэхерну, что должна его понять. Он ответил, что ни один человек не может понять другого. Наверное, порой лучше не понимать.

– Когда я прихожу в себя, – продолжил Трэхерн, чей голос стал звучать тише, – рот у меня залеплен лентой. Я совсем не могу двигаться. Мне больно. Лицо распухло. Несколько зубов выбито. Во рту кровь. Я слышу голоса. Поначалу ничего нельзя разобрать. Перед глазами туман. Я моргаю, чтобы видеть четко.

По смертельно бледному лицу Трэхерна стекали ручейки пота – возможно, смешанного со слезами. Пальцы рук, лежавших на коленях, сжались в кулаки, распрямились, снова сжались и распрямились, словно он хотел крепко схватиться за что-то.

– Я на полу в ее… в спальне Джастин. Он перенес меня туда. В ее спальню. И теперь он… что-то делает с нею. – Ужас, исказивший его лицо, никак не соответствовал спокойному, ровному голосу. – Она умоляет его прекратить это. Но он не прекращает. Она плачет. Умоляет его. Но он продолжает. Потом видит, что я пришел в себя. Приказывает мне смотреть. Нет. Не буду. Мои глаза плотно закрыты. Я не могу пошевелиться, чтобы помочь ей. Липкая лента. Руки онемели. Ноги онемели. Липкая лента. Я не могу пошевелиться и вынужден все слышать. Не могу оглохнуть по своей воле. Это продолжается… час. Дольше. Меня переполняют ярость, страх… и ненависть к себе. – Он перешел на шепот: – Я хочу умереть.

Джейн теперь была не в состоянии даже искоса взглянуть на него, увидеть, насколько глубоко его страдание, не смягченное ни годами, ни успехами. Она сосредоточилась на дороге, на водопадах дождя и скользком асфальте. Мокрое шоссе и дождь – с этим она могла иметь дело.

– Я хочу умереть. Но вместо меня он убивает ее. Она ему больше не нужна. И он… просто выбрасывает ее. Он делает это… делает это… ножом. – Голос этого большого человека стал маленьким, шепот превратился в бормотание, но каждое слово звучало четко. – Проходит какое-то время. Потом он говорит: «Эй, парень, посмотри сюда». Нет, я не буду смотреть. Он говорит: «Ты следующий. Смотри и запоминай».

Джейн больше не могла справляться с дождем и дорогой. Пришлось съехать на обочину и остановиться. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Немыслимый рассказ смешивался в ушах с шумом дождя. Трэхерн продолжил говорить чуть более громким голосом:

– Я не слышу, как возвращается мама. Он тоже не слышит. В кабинете отца, внизу, лежал пистолет. Моя мать поднимается в комнату. Стреляет в убийцу. Один раз. Стреляет в него один раз. Потом берет пресс-папье с письменного стола Джастин. Швыряет в окно. Кричит. Моя мать кричит. Не сводит с него пистолета и кричит. Она не зовет на помощь. Она кричит, потому что не может иначе. Кричит, пока у нее не садится голос, пока не приходит полиция, но и тогда она продолжает кричать. Она не стреляет в него второй раз. Не убивает его. Не знаю почему. Не знаю, почему она не смогла.

Трэхерн открыл пассажирскую дверь и вышел в ночь. Стоя под дождем, он смотрел на темную равнину.

Джейн ждала. Ей оставалось только ждать.

Наконец он вернулся и захлопнул дверь, весь промокший, сочащийся водой. Ей хотелось выразить свое сочувствие, но все слова, которые приходили в голову, были не просто несоразмерными – оскорбительными в своей несоразмерности. Трэхерн сказал:

– У матери был мягкий характер, ни грана жесткости. После этого она стала другой. Надломленной. Опустошенной. Пять лет спустя она умерла. В сорок один год. Оторвался какой-то тромб и попал в мозг. Наверное, она хотела смерти. Думаю, такое возможно. Убийцу звали Эмори Уэйн Юделл. Однажды он увидел Джастин, которая возвращалась домой из школы. Он выслеживал ее неделю, наблюдал за домом, выжидал. Он до сих пор жив. Получил пожизненное, но жив. Это несправедливо. И я тоже. Я тоже все еще жив.

– Я рада, что вы живы, – сказала Джейн.