Тихий центр

Чапа от радости сделала микроскопическую лужу, пришлось искать тряпку и вытирать. Светлана Марковна удалилась в комнату и закрыла за собой дверь. Вадим уехал. Тане тоже надо было бы уйти, столько работы… Но как тут уйдешь?

— Светлана Марковна! Вам что-нибудь принести? Помочь надо?

— Мне ничего не надо!

— Хорошо… Я пойду, у меня работа… вы звоните, если что!

Тишина. Чапа дрожит над тряпкой, стыдится своего поступка. Или собирается повторить?

— Я Чапу выведу?

— Сделайте одолжение! Только не застудите ее! Долго не гуляйте!

— Конечно…

Потом Таня бродила по двору, таская за собой на ободранном поводке несчастную Чапу, смотрела на часы, ненавидела себя, думала о том, как странно и нелепо разворачивается ее жизнь. Все нелепо, куда ни посмотри. Нелепая обувь, нелепая работа, нелепая семейная жизнь, нелепые скандалы с мужем и мамой, нелепые производственные отношения с Вадимом, нелепая помощь Светлане Марковне. Все бессмысленно! Все как-то глупо, несправедливо, неправильно!

Как же так? К тридцати годам не суметь организовать хоть как-то прилично жизнь? Не иметь внятной стратегии, плана, выходного платья? Как же так? Что есть у Тани в активе к столь почтенному возрасту? Опыт? Деньги? Семья? Счастливые домашние и рабочие будни? Хотя бы малочисленные домашние и рабочие праздники? Успех? Признание? Нет этого ничего! Есть унылое перетаскивание воза проблем из одного дня в другой. Изо дня в день! Одно и то же! Беспросветное одно и то же! Почему? За что?

И вот когда она уже накрутила себя настолько, что была готова долбануть Чапу о скамейку, на нее вдруг снизошло понимание. Причем снизошло так мощно, как если бы это была театральная многоярусная люстра. Таню периодически пугала и возбуждала мысль, что вот эта дура над головой ее восьмого ряда возьмет и… Тут был такой же эффект.

Светлана Марковна одна. Она умирает. Ей никто не поможет. Глобально не поможет, не спасет от смерти, и не поможет локально, на уровне быта. Никто. Никогда. Кроме Тани. И Таня может сколько угодно обижаться на судьбу и поносить себя за мягкотелость, но ей уже никуда не деться от Светланы Марковны. Она не сможет ее отодвинуть, сделать вид, что забыла, что не успевает. Не сможет ее оставить. Все. Светлана Марковна — данность. Она теперь другая часть Тани. Она ее работа. Можно больше не спрашивать, за что и почему. Так получилось. Смириться. Смириться и жить. Так было, когда Вадим уехал. Сначала плохо до потери сознания, а потом ничего! Смириться и жить! Осваивать эти новые обстоятельства! Не распускаться! Не ныть! Жить и смириться!

Когда-то давно, когда Вадим уехал, Таня села у окна и сначала просто смотрела туда, не моргая, день или два. И ничего не было в ее бедной голове, только кипящая боль. А потом, когда уже чуть-чуть остыло, Таня принялась плакать, кричать, ругать себя и других, ненавидеть всех, особенно Вадима. И так было два года. Или пять. А потом в одно хмурое утро Таня проснулась, не увидев привычного ночного кошмара, — удаляющейся спины Вадима — и вдруг поняла что смирилась. Все. Вадим уехал. Его больше нет. Это данность Смириться и жить…

И прошло еще десять лет…

Светлана Марковна одна. Ей так плохо и страшно, как не было плохо и страшно Тане. Таня потеряла только любовь и смысл, а Светлана Марковна сейчас теряет жизнь.

Хотя Таня тогда тоже жизнь потеряла. Разве можно назвать жизнью то, что с ней сейчас происходит?

Да хватит уже!

Справимся.

Такая наша доля, что ж поделаешь.

Справимся-справимся. Ничего.

— Чапа! Чапа! Домой идем! Мне на работу пора!

Таня привела Чапу, сварила и Чапе, и Светлане Марковне кашу. Но вместо того, чтобы потом тихо исчезнуть, принялась за уборку. Времени не прибавилось. Просто если не прибраться в этом гнезде скорби и засохших корочек, мозг не переключится в режим рекламы. Мозг будет колыхаться и думать — как же так? Как это старый, больной человек умирает в грязище, а ты тут наяриваешь оды амазонкам?

Справимся.

Кстати, даже злости на амазонок не было. Лежат сейчас себе в спа-салоне, страшно переживают по поводу новой складочки на коленке, ну и пусть… Да будет амазонкам счастье в их розово-пенной житухе, да не уморят они себя диетами, да не сойдут с ума в поиске платья оттенка именно мокко, а не какого-то другого… Аминь, Оля…

Оля держала в руках телефонный номер и репетировала текст. Надо было убедить человека, не опираясь на картинку. Если бы человек ее видел, он бы убедился легко и непринужденно, но по телефону могли возникнуть проблемы. Не скажешь же вместо приветствия: «Здравствуйте, с вами говорит одна очень красивая, стройная, ухоженная, сексуальная блондинка!»

— Здравствуйте, это… господин продюсер?

— Ну, допустим… А это кто?

— Это, — Оля присела за стол, начала рисовать ногтем по стеклу, — это одна очень красивая блондинка…

— Ого! — сказал продюсер через паузу. — Какое счастье привалило… И что вас во мне интересует, красивая блондинка?

— Меня интересует общение с вами. На профессиональную тему!

— Неужели вы продюсер?

— Я? Нет. Я просто знаю одного очень талантливого гитариста, очень красивого…

— Он тоже блондинка?