Тихий солдат

Однако Кастальская оказалась невысокой пышкой, с серыми, несмелыми глазками, со светлой густой косой, оплетенной вокруг маленькой головки, с курносым смешным носиком, и вообще, она была как будто бы даже стеснительной, скромной. Таких девчонок на памяти Павла у них в Лыкино было немало – конопатые (и у этой сидели бледные конопушки на носу), неуклюжие, быстро заливающиеся краской. Низкие тяжелые зады, круглые икры коротких крепких ног, небольшая грудь. Вот как они все выглядели, будто, если уж не родные, то двоюродные или пусть даже троюродные сестры.

Такая их «сестра» и вышла к красноармейскому посту в старинном особняке рядом с тем огромным домом на площади Дзержинского. Именно этот адрес был криво написан рукой Германа Федоровича. На девушке была надета мятая, как будто даже неопрятная, форма командира НКВД. На ногах были теплые носочки и черные туфельки со сбитыми носами.

– Я о вас не знаю, товарищ сержант, – сразу сказала Мария Ильинична и густо покраснела.

– Виноват, товарищ младший лейтенант госбезопасности, – засмущался Павел, – Герман Федорович велел… Вот написал адресочек…

Павел отводил глаза от неприглядной девушки, боялся, что выдаст себя, а этого никак нельзя было. И из-за того, что она приходилась полковнику Тарасову родней, и потому, что была в важном, с его точки зрения, чине в кадровой системе ведомства, и потому что женщина, да и вообще, как можно на всё смотреть вот так…будто ты не человек, а похотливое животное какое-то!

– Вы не родня нам? – спросила Мария Ильинична даже с какой-то надеждой, что все окажется очень просто, как у родственников, – у меня мамаша-то по отцу тоже Тарасова.

– Никак нет! – с очевидным сожалением, будто извиняясь, ответил Павел и покачал головой.

– А то вы ведь тоже Тарасов…, – все еще с надеждой в голосе настаивала девушка.

– Видать, однофамильцы… Мы-то из Тамбовских, Лыкинские мы… Деревушка имеется такая маленькая, но Тарасовых там много …

Дальше все пошло, словно маслом смазанное. Младший лейтенант забрала предписание, красноармейскую книжку, вынесла в караулку бумагу, перо, чернильницу в виде железной баночки с крышкой, анкету какую-то. Потом она завела Павла в маленькое, узенькое помещение сразу за караулкой, провонявшее потом и сапогами; зато там был щербатый стол, покрытый наполовину толстой бежевой скатертью, два табурета и пыльная лампочка на длинной витом проводе под низким потолком.

– Тут, вообще-то, товарищ сержант пограничной службы, не положено посторонним. Но внутрь вам идти тоже не надо. Садитесь, писать будем. Грамотный или как?

– Грамотный, – Павел опять покраснел, – семь классов… Но честно…, у меня только четыре, а семь мне записали, потому что я в школе помогал, уроки иногда вел у младших…

– Дело ваше еще в штабе округа, должно быть… Но мы запросим. Там ведь все бумаги в порядке? – младший лейтенант вдруг подозрительно прищурилась и как будто, целясь прямо в душу, уставилась Павлу в глаза.

Он вздрогнул, подумав, что ей правильно дали новое звание, и что она не деревенская девка, а настоящий сотрудник, опытный и осторожный. Павел больше не замечал ее некрасивости. Даже напротив, она показалась ему не то, чтобы вдруг обаятельной, но все же в чем-то лучше, чем другие, каких он встречал – умнее, ответственнее, значимей. Именно, что так! Она делала какое-то очень и очень важное государственное дело и ей его доверили всё полностью – от первого разговора с новым, чужим пока еще, человеком, до всех мельчайших подробностей его жизни, и скрытых, и явных. От нее ничто не должно спрятаться за его стеснением или, положим, хитростью и коварством. Она, эта полненькая, похожая на деревенский сундучок, девушка, как будто так же, как Павел, стояла на пограничной черте, за которой всякий был врагом, и через которую можно пропустить только после неторопливой, умной и строгой проверки.