Тихий омут

Он, кряхтя и охая, стал медленно и неохотно подниматься с земли, отряхиваться, зевать, потягиваться… Но со старта рванул, как всегда, неожиданно, побежал легко и свободно, и Вера побежала за ним, размахивая пакетом с пустой миской и привычно любуясь своим тренером. Если бы не давний перелом, он сам бы в олимпийские чемпионы вышел, а не вел бы уроки физкультуры в поселковой школе. И не взваливал бы свои олимпийские мечты на чужие плечи… Вообще-то, Верины плечи тяжести этого груза не ощущали, она не собиралась становиться олимпийской чемпионкой. Но не признаваться же в этом человеку, который смысл жизни видит в том, чтобы сделать чемпионку из нее, раз уж у самого судьба не та… Пусть, раз уж ему так хочется. Он смысл жизни нашел, она физическую форму не потеряла. Все довольны.

Физрук решил, что сегодня надо бегать в парке, там дорожки извилистые, с крутыми поворотами, с неожиданными подъемами и спусками, с резкими переходами из солнца в густую тень — и мышцы работают, и внимание развивается, и нервная система закаляется. Первый круг он пробежал рядом с Верой, намечая маршрут, а потом остановился на том месте, откуда они начали бег, махнул рукой, сказал: «Пошла!» — и щелкнул секундомером.

Вера бежала неторопливо, потому что, несмотря на секундомер, никаких рекордов от нее сегодня не ждали. Бежала себе и бежала, думала о том, как вечером встретится с Генкой — и вдруг увидела его. То есть не его одного, он с каким-то парнем был. Сидели на скамеечке под сиреневыми кустами, держали в руках пивные банки, смотрели на нее. Вера побежала немножко медленнее, раздумывая, следует ли остановиться, поздороваться, сказать что-нибудь… Или просто поздороваться, не останавливаясь… Или и не здороваться, просто рукой помахать? Генка все-таки не один, вряд ли при чужом человеке он будет называть ее Аэлитой. Ну, тогда и останавливаться незачем. Тем более, что ее никто и не думал останавливать. Она была уже довольно близко, когда чужой парень привстал со скамейки, застыл в нелепой позе, проливая пиво из банки на землю, и сдавленно шепнул:

— Ой, а эта чья ж такая?

— Моя, — ответил Генка, харизматично усмехнулся и отсалютовал Вере пивной банкой.

Они говорили совсем тихо, почти шептали, но Вера все равно услышала. Она всегда все слышала, бабушка говорила, что слух у нее — как у кошки.

Вера помахала Генкиной банке, неторопливо пробежала мимо — и тут же свернула в очень кстати подвернувшуюся поперечную аллейку, зажатую с двух сторон плотными, почти монолитными, стенами тысячу лет не стриженых кустов. Пошлепала кроссовками по земле, имитируя звук удаляющихся шагов, потом бесшумно ввинтилась в плотную зеленую стену, пробралась как можно ближе к скамейке и напряженно прислушалась.

— Не бреши, — говорил незнакомый парень. — Она ж зеленая совсем! Твоя… Брешешь.

— Моя, — говорил Генка довольным голосом и булькал пивом. — Ничего телка, да? Хочешь, познакомлю?

— Слушай, познакомь, а? Она как вообще?

— Да как все. Две руки, две ноги, а посредине — дырка.

— Гы, — неуверенно сказал парень.

— Ну что, завелся? — Генка насмешливо пощелкал языком и небрежно предложил: — Пойдем, еще по пивку возьмем? Или подождем, когда она опять мимо побежит? Познакомлю.

— А она побежит? Точно? Может, не побежит?

— Побежи-и-ит… — Генка зевнул и харизматично хмыкнул. — Куда она от меня денется, Аэли-и-ита моя… Бегает за мной, как привязанная.

Вера тихонько отступила, вывинтилась из плотной зелени тысячу лет не стриженых кустов, немножко попетляла по заросшим боковым аллейкам и выбежала наконец к физруку, который стоял с секундомером в руке и тревожно вертел головой.

— Неправильный путь выбрала, — не ожидая его вопросов, объяснила она. — Не сердитесь, Николай Павлович, вторая попытка, ага? Сейчас все правильно сделаю.

И пошла на второй круг. Бежать было почему-то тяжело, как никогда. Ноги еле шевелились, дыхания не хватало, и она про себя диктовала ритм своим ногам и своему дыханию: «Пра-виль-но сде-ла-ю, пра-виль-но сде-ла-ю…»

Они сидели на той же скамеечке, Генка и незнакомый парень. Увидели издалека, парень поднялся первым, Генка харизматично помедлил, но тоже поднялся, шагнул навстречу, раскинул руки, будто обнять собирался. На указательном пальце правой руки блеснул перстень с черепом. Кажется, вчера его не было. Или был? Она не заметила.

Вера не добежала до них несколько шагов, остановилась, заложила руки за спину, разулыбалась, как законченная идиотка, и, глядя в глаза незнакомому парню, громко сказала с интонацией Нинки Сопаткиной:

— Здрас-с-сти!

Парень растерянно моргнул, странно дернул головой вперед и неуверенно сказал:

— Здравствуйте…

Вера специально не смотрела на Генку, но краем глаза заметила, что тот тоже растерянно моргает. И руки опустил.

— Познакомься, Вер… Это Кирюха Коптеев, на каникулы к матери приехал… Тетя Катя — это вот его мать… Он в институте учится… На третий курс уже…

Вера на Генку не смотрела, она, улыбаясь до ушей, смотрела на Кирюху Коптеева, теть-Катиного сына.

— Кирилл, — сипло сказал Кирюха Коптеев и опять дернул головой.