Тихий Океан

«Ромашки»

Единственное, что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка,
Которую, разрывая по лепестку каждый цветок, я кидаю в чашку.
В надежде на то, что именно вот этот красивый окажется тем самым крайним,
Освободившим меня от моего безумного труда поисков давних.
Но нет. Я отрываю твоё последнее слово и кидаю его в кучу закрытых дел.
Ты была делом № 812, я этого не хотел.
Я правда не хотел этого, я надеялся что наконец-то всё получится,
Но теперь я завариваю прошлое кипятком, чтобы выпить его и не мучится.
И вот стоя у окна я делаю обжигающий глоток, из тех кто был моим Солнцем,
Ловя, как тысячи забытых поцелуев пар от чашки своим лицом.
Снова небо ясное, всё будет хорошо Сашка.
Как же забавно всё-таки, что Солнце на вкус как заваренная ромашка.

Единственное что я понял, что Солнце на вкус как заваренная ромашка
И совсем не тяжко
делать горячим обжигающим солнечным паром затяжку,
Выливать раскалённый кипяток полевых цветов себе на кожу
И смотреть, как она молодая осторожно сворачивается в морщины. Можно
я когда-нибудь перестану пить этот обжигающий моё эго напиток,
Сваренный из сшивших мои закрытые дела отношений ниток?
И я ведь не пью, и поэтому не утопить мне всё это в вина литре
И моему чистому разуму не скрыть это всё в амфитоминовом трипе.
И не липни
ко мне мысль о воде алой в моей горячей ванной.
Да я такой усталый,
но уйди-уйди, не шепчи мне лукавый.
Мама,
разве может быть на самом деле всё так странно.
Ладно,
пойду умоюсь. Закрываю окно. К осени становится прохладно.

И иногда мне кажется что это всё оставит меня только на балкончике где-нибудь в Париже,
Когда я выйду на него выпить не прокисший настой из ромашек, а чашку кофе. И чуть выше,
На соседний балкон выйдешь ты, не цветок, а измученный поисками человек.
Судорожно вспоминая свой корявый французский, я скажу тебе «Bonjur», а ты устало протянешь мне «Привет…»

Отче мой

Руку не отпуская крепко до хруста,
Через все толпы и искушения проведи.
Высокой родительской фигурой впереди,
Указывая пальцем где лож, а где искусство.

Буйствовать буду, в мокрой агонии вырываться,
За огрубевшую трудом ладонь укушу.
А ты стеной нерушимою,
Я тебя прошу
Не размыкай пальцы.

Надутого и красного в капризных визгах на плечи посади,
Дай за шею колючую обхватиться.
С высоты твоей, совсем как взрослому
Посмотреть, что впереди.

Я резко притихну, как кнопкой радио выключусь,
Глазёнками мокрыми запорхаю.
Ты непостижимо большой для меня,
Кроме твоей руки и плеча,
Я о тебе ничего не знаю.

«Как высоко я»

(альтернативное восприятие Евангельской сцены)