Люшер судился с убитым и супружеской парой, которую он застрелил первой, и проиграл дело в суде, поведал жандарм. Он явно радовался, что может с кем-то поделиться. Спор разгорелся по поводу двух тысяч восьмисот шиллингов, а все из-за школы верховой езды, которую Люшер основал вместе с двумя приятелями. По условиям договора, ему причиталась доля прибыли от продажи выращенных лошадей. Но потом он рассорился с компаньонами, вышел из дела и потребовал деньги, которые вложил.
Жандарм слегка сдвинул фуражку на затылок, как будто ему стало жарко. Волосы надо лбом у него были густые и длинные, и, приподняв фуражку, он закинул их назад. При этом он, не прерывая своего рассказа, взглянул на Ашера так, словно был взволнован. Но Ашер понимал, что это всего лишь продиктовано правилами служебного поведения.
А кроме того, продолжал жандарм, Люшер настаивал на возмещении затрат на постройку забора, для которого он, кстати, поставил свои собственные пиломатериалы. Вложенные средства ему вернули, а деньги за забор — нет. Когда вскоре после этого продали лошадь, он потребовал свою долю, так как, по его мнению, ему не полностью компенсировали расходы. Но в этом ему было отказано.
— Он и в суд обращался, и в Палату. Под конец над ним уже стали смеяться, — закончил жандарм.
Ашер молчал. Они оба стояли над убитым, не сводя с него глаз. В сущности, смерть совершенно непостижима. Она приходит как нечто само собою разумеющееся, и все-таки это было самое непонятное и чуждое из всего, что он знал. Каждый раз, глядя на мертвого, он ощущал странное оцепенение, в котором хотя и мог по-прежнему видеть и чувствовать, совершенно утрачивал способность размышлять. Так случилось и сейчас.
Немного помолчав, жандарм продолжал, что Люшер сегодня рано утром похитил у своего соседа, охотника, два ружья и застрелил сначала супружескую пару, а потом Хербста.
— Больше я сам ничего не знаю, — подытожил он.
Ашер еще спросил у него, где дом супружеской четы, жандарм ему это описал, и Ашер вдруг осознал, что, пока ему подробно объясняют дорогу, в комнате лежит мертвец.
На улице, во дворе, по-прежнему дежурили жандармы.
— Все в порядке? — издалека крикнул ему унтер-офицер и, когда Ашер сказал, что да, кивнул.
С крыши хлева с громким журчанием в лужу стекала вода. В распахнутых дверях сарая виднелась повозка. Ашер, и сам не зная, почему, вдруг заторопился. Он пошел быстро, почти побежал. У дома на него с любопытством и, как ему показалось, с недоверием, уставились зеваки. Тогда он пошел медленнее. Жандармский патруль с автоматами на плечах и двое дородных пограничников с овчаркой двинулись к лесу, который серой чертой выделялся вдалеке за полем, разбитым на пологом холме.
— Мы прочешем лес до самой границы. Если поспешим, может быть, еще его возьмем, — сказал один из пограничников.
Мимо проехал автобус-«фольксваген» с жандармами и набрал скорость, как только разминулся с толпой любопытных.