Тихий гром. Книга четвертая

— Вот видишь, барышня, она ведь мине в бою спасала, а немцев да беляков кусала. А тут вот и носилками побыла, и костылем служит… Как же с такой верной подружкой расстаться!

7

В тот же день командующий Северным летучим отрядам мичман Павлов отправил такую телеграмму:

«Из Троицка Оренбургской губернии, 25 декабря 1917 года. Петроград. Совету Народных Комиссаров. В. И. Ленину. Копия — Штабу Республики, Антонову-Овсеенке.

После упорных боев под станциями Полетаево, Еманжелинская и особенно ожесточенной схватки на перегоне между станциями Еманжелинская и Нижне-Увельская, с незначительными боями на подступах к городу наши войска в четыре часа утра заняли станцию Троицк и предместья… Казачьи банды бегут в панике, не принимая боя. Продолжается преследование. В Троицке и в уезде объявлена Советская власть…»

Советская власть снова объявлена, казачьи банды в панике бегут… Федор Федорович Сыромолотов вместе с городским партийным комитетом немедленно приступает к формированию органов Советской власти в городе и уезде. Всюду не хватает нужных людей. Кругом притаились несдавшиеся, непокоренные вражьи агенты, не смирившиеся со своей участью буржуи. К тому же разбитые банды не за границу бежали, а рассеивались, растворялись тут же, в станицах.

Потому вскоре, как только прошло первое ошеломление от победы красных отрядов, в городе появились враждебные листовки с угрозами советским работникам. А следом поползли слухи о том, что начальник штаба Дутова полковник Половников и бывший начальник троицкого гарнизона полковник Кузнецов собирают в станицах казачьи отряды и грозят перевешать всех большевиков.

* * *

Ничего такого лебедевские мужики не знали. Услышав о занятии города красными, приободрились они, распрямились: ездить можно теперь хоть куда без опаски, потому как прижали казаков и деваться им некуда. А коли власть наша, то, стало быть, и земля — крестьянам, войну — долой! Иные горячие головы требовали тут же собрать сход и отрядить послов в Бродовскую. Но другие попридержали их.

На третий день нового, 1918, года воротился с мельницы из города Егор Проказин и привез очень важную бумагу. Снял он ее с забора, изучил за дорогу до тонкости. А дома, едва успев оставить воз, побежал с ней к Тимофею. Там и решили они, что сход по такому случаю непременно собрать надо и бумагу эту обсудить.

Сельсоветский дом к тому времени под крышей был, с потолком, полом, и окна застеклены. Печь с колодцами почти до потолка торчала. Хотя и не побеленная еще, но топилась исправно. Дверцу и задвижку для трубы Тихон соорудил своими руками, потому как такие вещи исчезли из магазинов вскоре после начала войны. Столишко старенький в одном конце стоял, кто-то пожертвовал, да две табуретки — вот и вся мебель. Скамеек пока не было.

Пришедшие группировались возле печки, курили. Тимофей сидел за столом, изучая полученный документ и стараясь заучить его, чтобы прочитать потом без запинки. Мужики подходили дружно. Сразу четверо Шлыковых завалилось да столько же Рословых, Прошечка, двое Проказиных — сын с отцом…

Балагурили мужики кто про что, а кум Гаврюха обратил внимание на председателя:

— Чегой-то ты, Тима, исхудал у нас шибко: либо от забот председательских, либо Кланька Чулкова тибе изводит. Шея-то вон, как у мине, длинная сделалась. А у мине она, как у верблюда, загнулась.

Мужики засмеялись, а Тимофей не отозвался.

— А може, как тот Ваня, — воротил свое Гаврюха. — Жениться с осени запросилси, а отец говорит: «Погоди. Хлеба ноничка мало у нас, лишний рот не прокормить до весны». А Ванька не отстает: жени да жени! Ну, отец ему и говорит: «Женю, пес с тобой! Только сразу после свадьбы отделю и пай на тебя одного выделю. Согласен?» Ну, Ванька и так согласен. Женилси, отделилси, живет. Да пай-то небогат был. Еще до великого поста съели они его с молодой женой. Пошел он к отцу взаймы просить. Сыпнул тот маленечко… Так и ходил выпрашивал. Весна уж на дворе, теплынь, травка зеленая появилась. А Ванька в пимах, в шубе, ветерком его покачивает. Пустой мешок через плечо. Опять к отцу за хлебом тащится. А тут теленочка молочного ктой-то на улицу выпустил. Бегает по траве теленочек, носится, взбрыкивает. Завистливо поглядел на его Ванька да и говорит: «Эх женить бы тебя да отделить бы!»

Загоготали мужики, а Шлыков Григорий заступился за друга:

— К Тимофею это не относится. Степка вон с Ванькой Даниным его оженили. А занимать никуда не ходил он…

— Да чего ты в пузырь-то полез! — остановил его Василий. — Балабонит человек для зубоскальства, да и все.