Тихий Дон. Том 2

Григорий выглянул в окно. По четыре в ряд, в прекрасном порядке шли сотни. Казаки – как на выбор, кони – хоть на смотр.

– Откуда это? Откуда их черт принес? – радостно бормотал Григорий, на бегу надевая шашку.

Ермаков догнал его у ворот.

К калитке уже подходил сотенный командир передней сотни. Он почтительно держал руку у края папахи, протянуть ее Григорию не осмелился.

– Вы – товарищ Мелехов?

– Я. Откуда вы?

– Примите в свою часть. Присоединяемся к вам. Наша сотня сформирована за нынешнюю ночь. Это – с хутора Лиховидова, а другие две сотни – с Грачева, с Архиповки и Василевки.

– Ведите казаков на площадь. Там зараз митинг будет.

Вестовой (Григорий взял в вестовые Прохора Зыкова) подал ему коня, даже стремя поддержал. Ермаков как-то особенно ловко, почти не касаясь луки и гривы, вскинул в седло свое сухощавое железное тело, спросил, подъезжая и привычно оправляя над седлом разрез шинели:

– С пленниками как быть?

Григорий взял его за пуговицу шинели, близко нагнулся, клонясь с седла.

В глазах его сверкнули рыжие искорки, но губы под усами, хоть и зверовато, а улыбались.

– В Вешки прикажи отогнать. Понял? Чтоб ушли не дальше вон энтого кургана! – Он махнул плетью в направлении нависшего над станицей песчаного кургана, тронул коня.

«Это им за Петра первый платеж», – подумал он, трогая рысью, и без видимой причины плетью выбил на крупе коня белесый вспухший рубец.

XXXVI

Из Каргинской Григорий повел на Боковскую уже три с половиной тысячи сабель. Вдогон ему штаб и окрисполком слали нарочными приказы и распоряжения. Один из членов штаба в частной записке витиевато просил Григория:

«Многоуважаемый товарищ Григорий Пантелеевич!

До нашего сведения коварные доходят слухи, якобы ты учиняешь жестокую расправу над пленными красноармейцами. Будто бы по твоему приказу уничтожены – сиречь порубаны – тридцать красноармейцев, взятые Харлампием Ермаковым под Боковской. Среди означенных пленных, по слухам, был один комиссаришка, коий мог нам очень пригодиться на предмет освещения их сил. Ты, дорогой товарищ, отмени приказ пленных не брать. Такой приказ нам вредный ужасно, и казаки вроде роптают даже на такую жестокость и боятся, что и красные будут пленных рубить и хутора наши уничтожать. Командный состав тоже препровождай живьем. Мы их потихоньку будем убирать в Вешках либо в Казанской, а ты идешь со своими сотнями, как Тарас Бульба из исторического романа писателя Пушкина и все предаешь огню и мечу и казаков волнуешь. Ты остепенись, пожалуйста, пленных смерти не предавай, а направляй к нам. В вышеуказанном и будет наша сила. А за сим будь здоров. Шлем тебе низкий поклон и ждем успехов.»

Письмо Григорий, не дочитав, разорвал, кинул под ноги коню. Кудинову на его приказ:

«Немедленно развивай наступление на юг, участок Крутенький – Астахове – Греково. Штаб считает необходимым соединиться с фронтом кадетов. В противном случае нас окружат и разобьют», -

не сходя с седла, написал:

«Наступаю на Боковскую, преследую бегущего противника. А на Крутенький не пойду, приказ твой считаю глупым. И за кем я пойду наступать на Астахово? Там, окромя ветра и хохлов, никого нет.»

На этом официальная переписка его с повстанческим центром закончилась.

Сотни, разбитые на два полка, подходили к граничащему с Боковской хутору Конькову. Ратный успех еще в течение трех дней не покидал Григория. С боем заняв Боковскую, Григорий на свой риск тронулся на Краснокутскую. Искрошил небольшой отряд, заградивший ему дорогу, но взятых пленных рубить не приказал, отправил в тыл.