Тихий Дон. Том 2

– Вставай, Капарин. Гость у нас. Это наш человек – Мелехов Григорий, бывший сотник, к твоему сведению.

Капарин свесил с кровати ноги, потер руками лицо, встал. С легким полупоклоном он пожал Григорию руку:

– Очень приятно. Штабс-капитан Капарин.

Фомин радушно придвинул Григорию стул, сам присел на сундук. По лицу Григория он, вероятно, понял, что расправа над красноармейцем произвела на него гнетущее впечатление, потому и сказал:

– Ты не думай, что мы со всеми так строго обходимся. Это же, чудак, – из продотрядников. Им и разным комиссарам спуску не даем, а остальных милуем. Вот вчера поймали трех милиционеров; лошадей, седла и оружие у них забрали, а их отпустили. На черта они нужны – убивать их.

Григорий молчал. Положив руки на колени, он думал о своем и слышал как во сне голос Фомина.

– …Вот так и воюем пока, – продолжал Фомин. – Думаем все-таки поднять казаков. Советской власти не жить. Слухом пользуемся, что везде война идет. Везде восстание: и в Сибири, и на Украине, и даже в самом Петрограде. Весь флот восстал в этой крепости, как ее прозывают…

– В Кронштадте, – подсказал Капарин.

Григорий поднял голову, пустыми, словно незрячими глазами взглянул на Фомина, перевел взгляд на Капарина.

– На, закури. – Фомин протянул портсигар. – Так вот, Петроград уж взяли и подходют к Москве. Везде такая волынка идет! Нечего и нам дремать.

Подымем казаков, стряхнем Советскую власть, а там, ежели кадеты подсобят, вовсе дела наши пойдут на лад. Нехай ихние ученые люди власть устанавливают, мы им поможем. – Он помолчал, потом спросил:

– Ты как, Мелехов, думаешь: ежели кадеты подопрут от Черного моря и мы соединимся с ними, – нам же это зачтется, что мы первые восстали в тылу? Капарин говорит – непременно зачтется. Неужели, к примеру, мне будут попрекать, что я увел в восемнадцатом году Двадцать восьмой полк с фронта и каких-нибудь два года служил Советской власти.

«Вот ты куда стреляешь! Дурак, а хитрый…» – подумал Григорий, невольно улыбнувшись. Фомин ждал ответа. Вопрос этот, очевидно, занимал его не на шутку. Григорий нехотя сказал:

– Это дело длинное.

– Конечно, конечно, – охотно согласился Фомин. – Я это к слову сказал.

Дальше виднее будет, а теперь нам надо действовать, громить коммунистов в тылу. Жить мы им все одно не дадим! Они пехотишку свою посадили на подводы и думают за нами угоняться… Пущай пробуют. Пока конную часть им подкинут, мы весь округ кверх ногами поставим!

Григорий снова смотрел под ноги себе, думал. Капарин извинился, прилег на кровать.

– Устаю очень. Переходы сумасшедшие у нас, мало спим, – сказал он, вяло улыбнувшись.

– Пора и нам на покой, – Фомин встал, опустил тяжелую руку на плечо Григория. – Молодец, Мелехов, что послухал тогда в Вешках моего совета! Не прихоронись ты тогда – навели бы тебе решку. Лежал бы теперь в вешенских бурунах, и ноготки обопрели бы… Это уж я – как в воду гляжу. Ну, так что надумал? Говори, да давай ложиться спать.

– Об чем говорить?

– С нами идешь или как? Всю жизню по чужим катухам не прохоронишься.

Григорий ждал этого вопроса. Надо было выбирать: или дальше скитаться по хуторам, вести голодную, бездомную жизнь и гибнуть от глухой тоски, пока хозяин не выдаст властям, или самому явиться с повинной в политбюро, или идти с Фоминым. И он выбрал. Впервые за весь вечер глянул прямо в глаза Фомину, кривя губы улыбкой, сказал:

– У меня выбор, как в сказке про богатырей: налево поедешь – коня потеряешь, направо поедешь – убитым быть… И так – три дороги, и ни одной нету путевой…

– Ты уж выбирай без сказок. Сказки потом будем рассказывать.

– Деваться некуда, потому и выбрал.

– Ну?

– Вступаю в твою банду.

Фомин недовольно поморщился, закусил ус.

– Ты это название брось. Почему это – банда? Такое прозвище нам коммунисты дали, а тебе так говорить негоже. Просто восставшие люди.

Коротко и ясно.

Недовольство его было минутным. Он явно был обрадован решением Григория – и не мог скрыть этого; оживленно потирая руки, сказал:

– Нашему полку прибыло! Слышишь, ты, штабс-капитан? Дадим тебе, Мелехов, взвод, а ежели не хочешь взводом командовать – будешь при штабе с Капариным заворачивать. Коня тебе отдаю своего. У меня есть запасный.

XII

К заре слегка приморозило. Лужи затянуло сизым ледком. Снег стал жесткий, звучно хрустящий. На зернистой снежной целине копыта лошадей оставляли неясные, осыпающиеся, круглые отпечатки, а там, где вчерашняя оттепель съела снег, голая земля с приникшей к ней мертвой прошлогодней травой лишь слегка вминалась под копытами и, продавливаясь, глухо гудела.

Фоминский отряд строился за хутором в походную колонну. Далеко на шляху маячили шестеро конников высланного вперед головного разъезда.

– Вот оно, мое войско! – подъехав к Григорию, улыбаясь, сказал Фомин. – Черту рога можно сломать с такими ребятами!

Григорий окинул взглядом колонну, с грустью подумал: «Нарвался бы ты со своим войском на мой буденновский эскадрон, мы бы тебя за полчаса по косточкам растрепали!»

Фомин указал плетью, спросил:

– Как они на вид?