Тиканье часов

— Я поссорился с женой, — сказал каменщик. — А потом мне пришлось уговаривать своего ребёнка. Он не хотел идти в школу. Из-за этого и опоздал.

— Что вы делали, когда пришли?

— Я немного прибрался в подвале, а потом подмёл дорожку и ступеньки и убрался везде для мистера Уолтона, моего босса. Потом я быстро пошёл домой завтракать.

— Как долго вы здесь пробыли?

— Не знаю. Может быть, полчаса. Я работаю быстро.

— Вы видели кого-нибудь в доме?

— Я не хожу наверх, — ответил Калинетти. — Я иду в подвал и остаюсь там. Хозяин не разрешает мне подниматься наверх. Он говорит, что у меня грязные ноги.

— Экономка была здесь, когда вы пришли?

— Нет. Она пришла после. Я вижу, как почтальон уходит, когда я прихожу.

— Вы видели вчера, как почтальон уходил?

— Да. Он спускался по ступенькам, когда я спускался в подвал.

— Но он говорит, что был здесь в пятнадцать минут восьмого, а вы появились здесь по меньшей мере на пятнадцать минут позже.

— Мне всё равно, что он сказал. Я его видел.

Инспектор Конрой повернулся к почтальону Мартину.

— Вы слышали, что он сказал, Мартин?

— Да, сэр, — ответил почтальон, — но он ошибся во времени. Я был здесь около семи пятнадцати, как я вам уже говорил. А может быть и немногим раньше. Почта на этом маршруте доставляется очень часто, и я всегда стараюсь отправляться пораньше.

— После вас приходит другой почтальон?

— Не раньше одиннадцати часов, со второй доставкой, если только кто-то не доставляет специальную посылку.

— Для этого дома не было специальных посылок, не так ли?

— Насколько мне известно, не было. Но я бы о них не знать, если бы они поступили на почту после моего ухода.

Инспектор снова повернулся к Калинетти.

— Почему вы говорите, что видели почтальона, когда он ушёл за пятнадцать минут до вашего прихода?

— Я его видел, — угрюмо буркнул истопник. — Он нёс большой мешок с письмами. Я видел его.

— Хорошо, — сказал инспектор. — Теперь расскажите мне о вашей ссоре с мистером Уолтоном.

— Прошлой зимой, — сказал Калинетти, — босс сказал мне: «Чарли, ты плохо справляешься с печью. Ты меня до смерти заморозишь!» Я говорю: «Босс, вы с ума сошли», а он мне говорит, что если я буду так с ним разговаривать, и он меня быстро уволит.

— Что вы тогда сказали?

— Я говорю: «Идите-ка к чёрту, там быстро согреетесь!» А он посмеялся и ушёл.

— И это всё?

— Конечно, — сказал истопник. — Он больше со мной не заговаривал. Я же дурака не валяю.

— Вы когда-нибудь видели, как какие-нибудь люди входили в дом и выходили из него?

— Конечно. Много людей. Леди и джентльмены. Они всё время приходят. Я слышу, как они смеются и устраивают чёрт знает что наверху.

— Вы когда-нибудь слышали, что они говорят?

— Нет, они просто болтают и смеются. К тому же они много пьют. Каждое утро, когда я прихожу, я вижу, что мой босс достаёт выпивку из подвала.

— Он оставлял свою выпивку в подвале?

— Нет. Он запирал её, но каждое утро я вижу пустые бутылки, сваленные в углу, так что я знаю, что они много пьют. Бутылки всегда пустые. Я проверял.

— Вы когда-нибудь видели больного молодого человека, о котором упоминала миссис Джонсон?

— Конечно, я видел его один раз.

— Когда?

— Месяц, может быть, два назад. Однажды утром он пришёл и позвонил в дверь, но никто ему не открыл, и он спустился в подвал. Он спросил мистера Уолтона, и я сказал, что его нет дома, уже может быть, два, может быть, три дня.

— Что молодой человек делал потом?

— Он сошёл с ума! — сказал Калинетти. — Он весь трясся, как осиновый лист. Он говорил: «Господи! Господи! Господи!» Потом он спросил меня, не знаю ли я, где мой босс хранит это, но я не сказал. Я думаю, может, ему нужна была выпивка от босса, так что я не мог сказать. Я думаю, может, он был копом.

— Возможно, ему нужна была выпивка, — сказал инспектор.

Он пристально посмотрел в глаза истопнику.

— Это вы убили мистера Уолтона, Калинетти? — внезапно спросил инспектор.

— Я не убивал! — закричал мужчина. — Я не убивал своего босса! Почему бы я убивал? Я бы потерял работу, если бы убил! Если бы я убил босса, я бы воспользовался стилетом!

— Ладно, — мягко сказал Конрой, — не горячитесь. Я просто спросил.

Он наклонился вперёд и закатал рукав, закрывавший правую руку печника, так, чтобы след от царапины, который инспектор заметил ранее, был виден по всей длине.

— Меня очень заинтересовала ваша царапина, Калинетти, — сказал инспектор. — Как, вы сказали, она образовалась?

— Я зацепился рукой за дверцу печи, — сказал Калинетти, пытаясь одёрнуть рукав.

— Не делайте этого! — резко сказал инспектор Конрой. — Вы же знаете, что не поцарапали руку о печную дверцу! От дверцы печи не может быт такой царапины!

— Думаю, именно так я её и заполучил, — угрюмо сказал Калинетти. — Может быть, как-то и по-другому, не знаю. Может быть, моя жена меня царапала, она всё время со мной дерётся. Думаю, может быть, мой ребёнок меня царапал. Каждый раз, когда я его бью, он сопротивляется изо всех сил.

Инспектор Конрой уставился на след, внимательно изучая его.

— Ноготь мог бы сделать это, не так ли?

— Конечно, — сказал Калинетти, — и нож тоже, возможно. Но, по-моему, я зацепился за дверцу топки.