Тик-так

Руэда перекатил трубку из левого уголка рта в правый и усмехнулся. Его можно было понять без слов: я же вас предупреждал. То ли еще будет!

Мексиканец левой рукой, которая, хвала всем святым, выглядела, как обычная человеческая конечность, пусть и облаченная в лайковую перчатку, поднял фонарь повыше и сделал приглашающий жест.

— Рамос, — обратился к нему капитан, — определите постояльцев в вашу каюту. Думаю, не будет большой беды, если вы переселитесь в кубрик.

— Слушаю, капитан, — покладисто отозвался помощник. — Будут ли еще приказания?

— Нет. Я ухожу к себе. Ураган стихает, Лесли прекрасно справится со штурвалом, а Накамура последит за морем. Через два часа пришлите им кого-нибудь на смену.

— Слушаюсь, капитан.

В тоне Рамоса не слышалось непокорности, он был из тех людей, кто привык повиноваться беспрекословно.

Он, не торопясь, шествовал к корме, Анита, Алекс и Вероника, промокшие и уставшие, плелись за ним. Сильная качка мешала ходьбе, приходилось все время хвататься за различные элементы такелажа, попадавшиеся на пути. Анита опасалась, как бы не нахлынула еще одна волна, подобная той, что чуть не погубила ее. Однако шторм, как и предсказывал капитан Руэда, начинал стихать, ветер ослабел, и море постепенно успокаивалось.

Рамос был тощ, зато высок, и поднятый им фонарь светил, как путеводная звезда.

— Нам очень жаль, что мы доставляем вам неудобства… — заговорил Алекс.

Помощник капитана прервал его:

— Мы не из неженок, сеньор. Мне выпадало ночевать под мостами и в угольных ямах, я не жалуюсь…

В отличие от японца, Рамос не прочь был поговорить, но в матросском кубрике, мимо которого они проходили, что-то загремело, и послышалась неразборчивая ругань.

— Прошу прощения… Вы не подержите? — не дожидаясь ответа, он сунул Максимову в руки фонарь, подскочил к двери кубрика и распахнул ее настежь.

Из помещения, в мутном оконце которого мигал неверный свет ходившей ходуном свечи, кубарем выкатились два сцепившихся человека. Рыча, они мутузили друг друга и изрыгали проклятия: один — по-французски, другой — на неизвестном Аните языке. В плясавших отблесках фонаря трудно было разглядеть их, но тот, что был мощнее, имел темный цвет кожи, каким обладают представители африканского континента, а голову второго прикрывал тюрбан, почти тотчас слетевший и запрыгавший по доскам.

Африканец превосходил противника в силе, быстро подмял его под себя и колошматил от души. Они оба волчком завертелись у ног Рамоса. Тот нагнулся и железной лапой стукнул разбушевавшегося чернокожего по загривку. Удар вышел несильный, зато действенный. Дерущиеся расцепились, вернее, африканец отпустил жертву и вскочил на ноги.

— Опять что-то не поделили? — загремел Рамос, не дав ему вымолвить ни слова.

— Он обыграл меня в карты! — возмущенно пояснил чернокожий.

— И что?

— Он жульничал! Я его знаю!

— Неправда… — второй участник поединка поднялся с палубы; он держался на удивление бесстрастно, говорил ровно, как будто и не было никакой стычки. — Будда свидетель: я всегда играю честно.

Максимов поднес фонарь к его лицу и невольно отшатнулся. Обе щеки говорившего, губы и тонкая, в стрелку, бородка, были измазаны красным. Создавалось ощущение, что его с размаху приложили молотом или вдавили в булыжную мостовую. По всем разумениям, он должен был лишиться половины зубов и испытывать адскую боль.

— Ему нужна помощь! — вскричала Анита. — Он истечет кровью!

— Кровью? — Рамос пригляделся к избитому и засмеялся. — Нет… Это не кровь, это бетель. Знаете, есть такая пальма или куст, растет где-то в Азии, но Санкар умудряется доставать его в любой стране мира. Жить без него не может. Говорит, что бетель бодрит его, особенно когда надо не спать ночью.

— Санкар? Индус?

— Да. Капитан познакомился с ним в Калькутте.

Санкар был закутан в некогда белое, но теперь уже замызганное полотнище. В пылу борьбы из складок одежды выпали пять или шесть обломанных деревяшек с черными прожилками. Все они были величиной с ладонь или чуть меньше. Индус проворно подобрал их, спрятал под полу и поплотнее стянул свое рубище. После чего с подозрением воззрился на Аниту, Алекса и Веронику. Что до африканца, то он пялился на них, выпучив зенки, казавшиеся на фоне антрацитовой кожи особенно белыми.

Понять недоумение этих двоих было нетрудно. Откуда посреди ночи на судне, носимом неистовыми волнами, появились чужие люди?

Рамос не собирался давать сослуживцам пояснений. Вместо этого он ткнул индуса кулаком в ребра и сказал Аните:

— Вы за него не беспокойтесь, у него шкура дубленая. Он из йогов… или что-то в этом роде. Может и на гвоздях спать, и по головням ходить.

— И карты передергивать! — вставил обиженный африканец.

— Уймись, Нконо! — осадил его помощник капитана. И прибавил для гостей: — Это наш кок, он из Сенегала. Кашеварит так себе, зато, чуть что ему не нраву — лезет в драку. Сладу с ним нет.

— Будда свидетель… — завел Санкар снова, но Рамос оборвал его: