— Нет, не знает. Хотя он последнее время следит за всеми терками на форуме. И он тоже обратил внимание на этих двоих. Дробышев, между прочим, считает, что они знакомы друг с другом.
Ксения изобразила лицом скепсис.
— Я помню: ты говорила, что скорее всего они оба — один человек. Может, сам Гордин…
Ксения изобразила, что ни на чем не настаивает. Знарок раздумчиво выпятил нижнюю губу:
— У меня, например, скорее ощущение, что кто-то из них кого-то на понт берет…
— Саш, — мягко спросила она после паузы, глядя на майора исподлобья, — если не секрет, конечно… Зачем ты его ищешь? Тем более не по службе…
Знарок посмотрел на нее — внимательно, хотя и без какого-то специального выражения. Но Ксении стало не по себе.
— Понимаешь… — произнес медленно. — Он мне остался кое-что должен.
По Богатырскому проспекту, широченному, голому, я пер бесконечно, как через арктическую пустыню, коченея на ветру. Зябко светились двенадцатиэтажки, в отдалении врастали в глухое черное небо какие-то строящиеся башни, смутно обозначенные прожекторами… Я обрывочно думал, что нет ничего тоскливее и ничего для меня привычнее, чем так вот полубесцельно бесконечно двигаться, ежась, сморкаясь под ноги, с видом на все это, одинаковое и неизбывное на одиннадцати часовых поясах: продуваемое пространство пустырей и проспектов, щедрое, снежное, безлюдное; ящики «жилмассивов» в электрической сыпи… и еще высоковольтные мачты с провисшими нотными линейками — на фоне блеклого заката… далекие гигантские конусы ТЭЦ… Ничего другого не представлялось мне при произнесении слова «Россия».
Чувствуя, что недооценил расстояние до метро, я свернул наугад в мелкий шалман — в одну из длинного ряда стекляшек, которые тянулись по периметру примыкающего к «Пионерской» участка с чем-то не то, опять же, строящимся, не то ремонтируемым по центру: из темноты едва проступали тяжелые бетонные углы.
Взял сто, сел подальше от входа, повесив куртку на спинку стула. Вскоре после меня в кабак ввалилась компания из шести-семи гопников, включая пару гопниц: они были датые, громкие и витальные, они реготали конскими голосами, размахивали руками, толкались, разливали, почти не скрываясь, под столом — и разливали по столу. Я отвернулся, вытащил из куртки и разложил перед собой несколько взятых у Виталя распечаток. Ладно, продолжим.
Мэрилин Монро (Норма Джин Бейкер). 1926–1962. Начинала как фотомодель, с конца 40-х стала сниматься в кино — преимущественно в комедиях. Всего в фильмографии от IMDB — 31 картина.
(— …Это правда любопытно, — заглатывал Виталь вискарь. — Почему именно она стала предметом культа, абсолютным символом, самодостаточным неким ориентиром, к которому волен адресоваться кто угодно? Понятно, что не благодаря бубсам — этого добра в любом «Плейбое» центнеры. И уж тем более не благодаря таланту, который если и имелся, то в невеликом количестве — что признается всеми. И не ролям, конечно, — среди которых вообще ни одной более-менее серьезной и весомой…
— А почему?
— Когда я работал в одной газете, — ухмыльнулся собственному воспоминанию Костя, — главным редактором у нас состоял некто Гуров, абсолютно шизанутый кекс. У него был свой понятийный ряд: правильная, с его точки зрения, журналистика обозначалась, например, словосочетанием «железо в штанах», обязана была «иметь диагональ», а также «греть и не вампирить». Психология идеального читателя выражалась фразой: «Я человек с теплыми потребностями — почешите мне пятку!» А самохарактеристика звучала так: «Я стою на земле обеими ногами и все чакры у меня открыты». Но это к слову. Однажды я предложил ему репортаж — о какой-то полной ерунде, скейтбордистах каких-то. Гуров подумал-подумал: «Ну че, скейтбордисты… А вот скажи, Константин, есть в них Тайна?» С тех пор в нашем фольклоре завелось понятие «Гуровская Тайна»…
— Ну да, — подхватил Виталь, — в Монро есть Гуровская Тайна. Не в том смысле, конечно, в каком о ней пишут в бабских журналах: «В чем был секрет ее обаяния?» А в том, что она — такая черная дыра. При всех своих плотских достоинствах и простецком образе next door girl — фрагмент вакуума. Сколько про нее не написано, все равно толком ничего не понятно: что она собой представляла? Сколько в ней реально было ума и таланта? Могла ли она стать настоящей драматической актрисой — как мечтала?.. Но самое главное — она рано померла, так и оставив все эти вопросы без ответа. И добавив большой новый: от чего померла?.. Такая незавершенность, недоделанность, недоговоренность, если присмотреться — в основе многих великих киношных мифов. Брюса Ли, я не знаю, возьми, который не сыграл ни в одном пристойном фильме и умер в тридцать два года ни от чего… Может, благодаря ей, недоговоренности, только и можно переместиться из так или иначе ЗАРАБОТАННОГО статуса суперзвезды в положение самодостаточного архетипа…
«Брюс Ли», борясь с опьянением, запоминал я…)