«Тигры» в снегу

1943 и 1944 годы принесли нам неспокойные, опасные месяцы: «Цитадель», отступление до Днепра, Черкасский котел. Ханса перевели в штабную роту в разведывательный взвод, потому что он был грамотный, читал карту и говорил по-русски. Его прежняя жизнь была очень необычной. Он был из Эстонии, «дитя больших денег», как это формулировал Шиллер в «Лагере Валленштайна». Предположительно, он был предназначен для наследования семейных владений под Ревелем, но до того предстояло получить окончательную шлифовку в эстонской армии. Когда соглашение Молотова-Риббентропа о включении трех прибалтийских республик обратно в СССР вступило в силу, Ханс фон Хагемайстер служил в эстонских танковых войсках, но, как он рассказывал, умел только танцевать. Его семья была немецкого происхождения, поэтому Советы их не расстреляли, а в 1939 году переселили в рейх, в район Познани, который после польской кампании отошел к Германии. Ханс фон Хагемайстер при этом сделал еще один крюк: до того, как его отпустили в Германию, он стал русским младшим лейтенантом. Вместе с немецким гражданством его ждала и его третья военная служба, на которую он охотно поступил. Так, в 1941 году он стал солдатом танковых войск в Нойруппине, с намерением дослужиться до офицера.

Адмирал Дениц в завещании Гитлера был назначен его наследником. Фотография показывает заседание «Имперского правительства Деница», которое правило во Фрайбурге со 2 по 23 мая 1945 года. Оно не было признано союзниками и в конце концов было распущено.

В апреле 1944 года его, меня и фанен-юнкера Ханса Левандовски перевели в 500-й танковый резервный батальон в Падерборн, а оттуда откомандировали на офицерские курсы в Ордруф. Там его опять постигла неудача, его, как «неопытного» танкиста, что определялось отсутствием Железного креста первого класса, перевели в пехоту, в которой не хватало офицеров по причине больших потерь. Ханс был очень расстроен, его настроение сутками менялось от бешенства к прострации. Но, к его счастью, в этот момент Гудериан был реабилитирован и назначен генералом-инспектором танковых войск. Одним из первых его мероприятий было возвращение обратно личного состава, переведенного в пехоту. Ханс опять попал в черные. Пока я лежал с малярией и затем повторял курс обучения, Ханс, в августе 1944 года, стал лейтенантом и воевал с нашим батальоном в Нормандии. Я вернулся в батальон в январе 1945-го и встретил там Ханса, воевавшего с июля 1943 года и до сих пор ни разу не раненного. Так как мы оба теперь служили в штабе батальона, мы часто виделись. Хотя мы были совсем разными, стали хорошими друзьями. Ханс был на три года старше меня и, в отличие от меня, был честолюбив и немного педантичен. Я от моего отца унаследовал сангвинический темперамент и находил что-то хорошее даже в самых скверных ситуациях, а он мог быть очень злым, и мне приходилось с трудом приводить его в порядок.

Война для нас закончилась 9 мая 1945 года возле Брюнна. До того, 2 мая, в Сочерле в Чехии, мы хорошо отметили день рождения Ханса. Мы все знали, стремительно надвигается катастрофа, формы и масштаб которой не имеют исторических прецедентов. Это было неизбежно, можно было лишь надеяться на то, что нам повезет. Для меня было ясно только одно: в русский плен я не пойду! При роспуске остатка батальона у Добруша 10 мая 1945 года мы с Хансом разделились, он поехал на машине, а я пошел пешком. Мы поменялись адресами. Ханс знал, что его семья — жена, дочь и мать — нашли приют в Баварии, недалеко от Штаффельштайна, в замке Оберау.

Ханс скоро должен был бросить свой «Кюбельваген» (Лоханку) и, не попавшись американским патрулям, быстро нашел свою семью. Мне это обошлось гораздо дороже, я медленно продвигался вперед по горам, по липкому снегу, среди американских патрулей, один из которых прострелил мне ухо. Наконец, после того как я получил мое свидетельство о демобилизации, я направился в Оберау к Хансу, который уже почти четыре недели был там.

Нам как-то надо было начинать новую жизнь. У Ханса в Ганновере был двоюродный брат, капитан Боч, который много лет служил там и мог чем-то помочь. Ханс устроился работать на «Ганомаг», переводчиком между русскими рабочими и начальством. Потом ассистентом в танцевальную школу. Потом он великолепно разругался с владелицей школы и открыл собственную, которая стала одной из лучших в Германии. Он умер в 1978 году от инфаркта. У меня никогда не было лучшего друга. Помню, он, происходящий из Эстонии, говорил мне с прибалтийским акцентом: «Чем дальше на восток, тем меньше становятся тазы для умывания и тем больше становятся сосуды для питья. А там, где они равны по объему, — вот оттуда происходишь, ты, Руббель».