— Вам это, конечно, известно гораздо лучше, чем мне.
— Черт возьми, да! Мы с ним как-то разговорились. У него большие, очень большие планы относительно «Голубой Чайки», и вам придется подчиниться ему, иначе он вас в бараний рог согнет. Что касается меня, то я предпочитаю держаться от таких людей подальше. Мне это кажется самым разумным.
Джессика наградила его скептическим взглядом.
— Похоже, он просто запугал вас.
— Можно и так сказать, — неожиданно согласился Холивелл. — Но на самом деле он просто опередил меня, выкупив вашу закладную. Я уже давно окручивал Гадденса, и все было на мази, но Кастеляр дал больше, и сделка уплыла у меня из-под носа.
— Так он знал, что вы охотитесь за нашим кредитом? — спросила Джессика с сомнением, под которым пряталось какое-то странное напряжение.
— Конечно, знал! — выпалил Холивелл, наслаждаясь ее удивлением и пристальным вниманием. — Должно быть, ему очень хотелось прибрать вас к рукам. Во всяком случае, обошлось это ему недешево.
— Что вы имеете в виду?
Холивелл саркастически рассмеялся.
— Компании Кастеляра ваша голубая птичка, по большому счету, не нужна. Да если бы он захотел, он мог бы очень легко пустить под откос и вас, и «Гольфстрим Эйр», и еще десяток таких же небольших компаний. Кастеляр предложил вашему деду объединение просто из вежливости, просто для того, чтобы успокоить гордость старика и выиграть время, пока КМК перегруппируется и обрушится на вас всей своей мощью. Почему потом он поступил по-другому, мне тоже понятно. Кастеляр узнал о моем предложении вам и поспешил изменить тактику. Но, похоже, дело того стоило, и Кастеляр выиграл вдвойне… Как я слышал, кроме «Голубой Чайки», он окольцевал еще одну птичку.
— Если вы имеете в виду наш брак, то это ничего не значит, — отрезала Джессика.
— Вот как? — Холивелл слегка приподнял бровь. — А что случилось? Горячий бразильский парень обморозился, когда попытался совместить бизнес с удовольствием?
Губы Джессики презрительно сжались.
— Прошу прощения, мистер Холивелл, но мне пора.
Холивелл кивнул, но, прежде чем он успел отступить в сторону, чтобы дать ей дорогу, дверь подъезда снова распахнулась, и из дома вышла Арлетта. Неловко улыбнувшись Карлтону, Арлетта произнесла севшим не то от табака, не то от недавних слез голосом:
— Похоже, девочка пойдет по моим стопам. Тебе не кажется, Карл?
Интересно, как долго она стояла под дверью и сколько она успела услышать, задумался Холивелл. Честно говоря, он совсем забыл про Арлетту и про то, зачем сюда приехал.
— Давай просто скажем, что меня кое-что не устраивает, — огрызнулась Джессика.
— Давай лучше скажем, что одна из нас слишком разборчива и капризна,
— парировала Арлетта и затянулась сигаретой, которую сжимала в руке.
— Лучше быть слишком разборчивой, чем не иметь никаких принципов вообще.
Последние слова Джессики прозвучали совсем как очередной орудийный залп в битве, длящейся вот уже некоторое время. Холивелл сразу подумал об этом, хотя выпад девчонки был направлен отчасти и против него.
Арлетта выдохнула дым и, прищурившись, смерила дочь взглядом.
— Значит, ты наконец поняла, что совершенных людей не бывает? Поздравляю, Джесс. Я-то знаю это давным-давно, и если бы ты не была такой гордячкой, я бы уже давно открыла тебе глаза и научила кое-каким вещам…
— Большое спасибо, — сдержанно отозвалась Джессика, — но в этом нет необходимости. А сейчас мне пора. Я тебе позвоню.
Она повернулась на каблучках и зашагала к стоянке такси, где уже давно торчала машина с желтыми шашечками. Забравшись внутрь, она захлопнула дверцу, и такси отъехало.
Холивелл задумчиво посмотрел ей вслед.
— Ты поднимешься или будем здесь стоять? — насмешливо спросила Арлетта.
Он повернулся к ней и весело улыбнулся.
— А как ты думаешь, моя рыбка?
Джессика стояла у окна в своей городской квартире, прислонившись виском к холодному стеклу. За окном шел нудный моросящий дождь, похоже, он зарядил не на один день.
Мелкие капли воды негромко барабанили по жестяному подоконнику, выбивая мерную, монотонную дробь. В такую погоду хорошо спится, но на Джессику даже такая погода не действовала усыпляюще.
Вот уже некоторое время Джессику мучила сильная головная боль, которую не смогли успокоить три таблетки аспирина и две чашки травяного чая. Она была настолько взвинчена, что любой неожиданный звук способен был заставить ее подпрыгнуть чуть не до потолка. Мысли проносились в голове Джессики столь стремительно и были настолько бессвязными, что ей никак не удавалось привести их в порядок, но хуже всего было ощущение глубокого, беспросветного одиночества, от которого болезненно сжималось сердце и сосало под ложечкой.
Самое главное, что это одиночество можно было лишь отчасти объяснить недавней утратой деда. Боль и горечь невозвратимой потери были вполне естественными и закономерными, но — увы — не только они не давали Джессике покоя. А подумать о том, чего или, вернее, кого ей так не хватает, у нее не хватало духа.