Тигр в камуфляже

— Да успокойтесь вы! — раздраженно прикрикнул на сыщика представитель. — Все под контролем — здесь я, — и, не отрывая взгляда от застывшего в маске отчаяния лица Андрея, поднес трубку к уху.

— Слушаю! Да, Домашов… Кто?.. Это мне ничего не говорит… Что вы несете?! Что значит — «не перебивайте»?!. Вы знаете, с кем говорите?!. Нет, вы что — психопат?.. Что? Ладно — излагайте… — Внезапно он осекся и окаменел лицом. — Понял, все будет сделано! — ответил он через минуту невидимому абоненту и положил трубку.

Андрей с ужасом смотрел на чиновника, как на неотвратимо надвигавшуюся смерть. Иван, напротив, созерцал представителя с каким-то нездоровым любопытством, словно примеривал данную ситуацию на себя — только отвлеченно, понарошку как-то…

— Ну что, хлопцы, — будничным тоном заявил представитель, вставая со стула и направляясь к двери. — Прогуляемся в одно местечко, — и кинул через плечо пиджакам:

— Возьмите их…

Упирающихся пленников без особого труда выволокли на улицу — пиджаки были дюже здоровы и хорошо знали свое дело. Возле крыльца стояли два «ДЭУ-Эспейро», в один из которых упаковали беглецов, затем представитель сообщил куда-то отлучавшемуся инспектору:

— Этих психопатов я забираю с собой, майор. Документально отражать не надо — сами разберемся…

— Вы ошиблись, я капитан, — взволнованно отрапортовал Поляков, которого факт умыкновения двух задержанных совершенно не обеспокоил, а вот неожиданное повышение приятно озаботило.

— Я очень редко ошибаюсь… майор, — многозначительно сказал представитель и бросил водителю:

— В Приютное…

4

Придя в себя, Себастьян обнаружил, что лежит на грубо сколоченных нарах, застланных шерстяной ворсистой материей. Нары располагались в углу просторной пещеры, посреди которой возвышался выложенный из камней очаг. В очаге горел огонь, вокруг, на чурбаках, сидели четверо мужчин и тихо разговаривали на незнакомом языке.

Он шевельнулся, прислушиваясь к своим ощущениям: обе голени и правая рука были упакованы в лубки, ребра сдавлены чем-то жестким, голова туго перетянута толстым слоем материи. Места переломов ныли, но тотальная боль, вгрызавшаяся в голову ненасытной гиеной, прошла.

Люди у очага заметили, что раненый пришел в себя, и неспешно к нему приблизились.

— Я ученый, — пробормотал по-английски Себастьян. — Миссия профессора Вольфгаузена. Катастрофа…

Мужчины опять переглянулись и пожали плечами. Были они бородаты, одеты в папахи и бурки, за поясами — кинжалы в богато отделанных металлом ножнах. Себастьян уловил краем глаза какое-то шевеление в дальнем углу пещеры, затем послышался плач грудного ребенка. Он напряг зрение — над детской люлькой возилась женщина.

— Я не есть солдат, — пробормотал гость по-русски. — Я ученый.

Самолет — катастрофа. Я — не есть враг. Вы мне — помогать. Я вам — хорошо платить.

Бородачи снова переглянулись и как-то странно улыбнулись разом, обнажив великолепные зубы. Себастьян напрягся. Кроме родного, он довольно сносно владел английским и русским языками — далее его лингвистические способности не распространялись. Как объясниться с незнакомцами, которые, судя по всему, кроме горского наречия, ничего более не понимают?

— Нам высе равно, кито ты, — заговорил вдруг один из бородачей, ужасно коверкая русский:

— Ты — гост. Сыпи, атдихай. Зыдэс я хазаин — Советы нэт. Ми тэбэ никому не отдат…

Себастьян поправлялся медленно. Почти месяц он лежал на топчане, пребывая в плену глиняных лубков и жесткого корсета из ивовых прутьев. Женщина — звали ее Абише — ухаживала за больным с ловкостью заправской медсестры: вовремя подсовывала под него узкий жестяной таз, а когда возникала необходимость, беззастенчиво мыла несчастного, не обращая внимания на его смущение.

За это время Себастьян, обладавший выраженной склонностью к постижению тайн чуждой речи, научился понимать язык горцев и произносить нехитрые фразы, необходимые в общении. Мужчины целыми днями спали, играли в кости и ели — с питанием проблем не было. Иногда они на несколько дней отлучались и возвращались обратно, пригоняя украденных в долине овец. Из их разговоров Себастьян понял, что родственный клан Мушаевых — отец, мать и четверо сыновей, — скрывается от властей и поэтому ведет уединенный образ жизни. Впрочем, четвертый сын ни от кого не скрывался — он сучил ножками в плетеной из прутьев люльке и жизнерадостно пускал пузыри. Ему были абсолютно безразличны проблемы взрослых — даже на свое имя и будущее предназначение он никак не реагировал:

«Саид — ты настоящий джигит! Смотри, отец кладет тебе в люльку кинжал — расти мужчиной!» Холодная сталь колола нежные ручки ребенка, он недовольно кряхтел, но не орал — действительно, мужчина… Еще Себастьян узнал, что на многие десятки километров вокруг нет ни единой живой души — высокогорная пустыня была надежным укрытием для горских изгоев.