Тигр в дыму (сборник)

Эйврил обернулся в темноту.

— Злом будет тебе мое Добро — вот что ты открыл. Это тот единственный грех, который не может быть прощен, потому что, когда придет ему конец, ты будешь уже там, где прощать некому. В этом твоем путешествии ты правда «достигнешь цели». Естественно — у тебя нет выбора. Но во время его ты погибнешь. Человек, который с тобой, когда ты один, умирает. С каждым днем все меньше вещей радуют его. Завоюй ты хоть весь мир — какая ему с этого радость? В конце концов с тобой не останется никого!

— Я вам не верю!

— А мне послышалось иначе, — сказал Эйврил. — Допустим, ты попал в Сент-Одиль…

— Как?

Этот внезапный интерес ничуть не насторожил каноника, и тот продолжал как ни в чем не бывало.

— Сент-Одиль-сюр-Мер. То есть Святая Одилия на море. Маленькая деревушка к западу от Сен-Мало. Допустим, ты добрался туда и откопал сокровище дороже всей королевской казны. И что же — ты станешь после этого другим? Неужели ты веришь, что измученный и всеми обиженный ребенок — тот, что рядом с тобой, когда ты один, — не будет с тобой и там? Что сможешь ты купить для него, чтобы он стал счастливым?

Хэйвок уже не слушал.

— Это название самой виллы или только деревни?

— И того, и другого. Но ты должен выкинуть его из головы. Джеффри Ливетт этой ночью уже туда отправился.

— Неужто? Морем?

— Да. Но туман рассеивается. Джеффри будет там уже завтра утром или днем позже, — Эйврил нетерпеливо выкладывал сведения одно за другим. — Ты должен про это забыть. С этим все. Все порты оцеплены и за тобой охотятся, мальчик мой. Сейчас у тебя остался последний шанс подумать о себе!

Хэйвок громко рассмеялся.

— Вот оно! Наука Удачи, опять она не подкачала! Видите, как она сработала? Вот почему я вернулся — видите? Видите, чем мы тут на самом деле занимались?

— Переступали ступени, — вздохнул Эйврил, — Почти у самого дна.

— Вы это кончайте, — рука снова легла ему на плечо. — И слышать этого не желаю. Вы ведь рассказали мне одну-единственную штуку, которую я не знал — и я пришел ее узнать. А вы даже сами не поняли, зачем пришли!

— Но я знаю, — тихо, но упрямо возразил Эйврил. — Я пришел рассказать тебе то, что для меня очевидно более, чем для кого-либо еще, кого ты встретишь на своем пути.

— Вы пришли уговаривать меня, чтобы я дал слабину. Так скажем. Вы — выживший из ума старый идиот. Идите домой спать и…

Голос внезапно пресекся. В наступившей тишине холод казался до боли пронзительным. Высоко под сводами призрачные фигуры на витражах обретали очертания по мере того, как усиливался утренний свет.

Длинные пальцы сжимали ключицы Эй в рил а, и дрожь, передаваясь по ним, сотрясала тело старика.

— Слушайте. Клянитесь. Клянитесь на чем угодно, на чем вам нравится. Клянитесь — что будете молчать.

Но Эйврил узрел искушение, в кое его норовили ввести.

— О, — вздохнул он устало, — ты же сам знаешь, что для нас, для смотрящих внимательно, не существует поворотов наполовину. Я могу поклясться, и ты можешь меня отпустить, но едва я уйду, о чем ты подумаешь? Будешь ли ты уверен, что поступил правильно, или станешь ругать себя, что дал слабину? Тогда, как только ты пожалеешь о содеянном и проклянешь его, ты пойдешь прямиком вниз, убежденный в своей правоте. Ничего хорошего, Джон. Настало время, когда тебе следует либо полностью повернуть в противоположную сторону, либо идти дальше своим путем!

— Вы болван, болван, что вы делаете? Вы, что ли, этого хотите? Сами, что ли, нарываетесь? — мальчишка плакал от усталости и ярости, и слезы его капали на шею каноника. Старик ощущал их мучительность и был не в силах ничем помочь.

— Я очень хочу остаться в живых, — вымолвил он. — Невыразимо. Куда больше, чем мне раньше казалось.

— Но вы сделали это, сделали, вы посеяли во мне сомнение. Только я все равно не посмею. Вы же знаете — я не посмею дать слабину!

Эйврил наклонился вперед, ткнувшись головой в ладони. Его решимость была непоколебима.

— Я не могу тебе помочь, — сказал он. — Наши боги — в нас самих. Принуждать можно лишь самого себя. Наши души принадлежат нам одним.

Едва он успел дочитать до конца свою сокровенную молитву, как вспыхнул фонарик и ударил нож.

И в том, что Эйврил ощутил этот удар, было особенное значение. Впервые рука Хэйвока дрогнула, утратив толику мастерства.

Глава 18

Колесо поворачивается

Тридцать пять часов спустя, утром, когда солнце сияло сквозь свежевымытые окна кабинета столь ослепительно, словно никакого тумана вовсе не бывало. Чарли Люк сидел за своим столом на Крамб-стрит и обдумывал ситуацию с той отстраненностью, которая приходит вместе с усталостью.

Тридцать пять часов. Две ночи и день. Тридцать пять часов работы в неослабном ритме, растущей в обществе истерии, смесь осуждения и сочувствия со стороны взвинченной прессы, беспокойство высших инстанций, сменивших тон с сурового на жалобный, — и ничего, ни малейшего намека, ни одной подходящей версии.

Хэйвок, Тидди Долл, оба брата и Билл исчезли снова и полностью, словно их поглотила родимая клоака.