Тигр в дыму

К этой своей глупости Эйврил отнесся как к тайне, смысл которой будет ему открыт впоследствии. В своем странном спокойствии он воспринимал собственную беспрецедентную интеллектуальную несостоятельность как малую часть чего-то более важного и значительного. Он ждал — и вдруг обнаружил, что уже понимает причину своего утреннего визита к миссис Кэш. Ну разумеется — чтобы дать понять ей, а через нее и человеку, за ней стоящему, что письма Мартина в доме нет, и что ему, Эйврилу, известно, где оно.

Старый священник понимал, где этот мальчик будет искать письмо теперь. Несомненно он сейчас там, копается в его старенькой черной папке, которую каноник хранил под аналоем кафедры. И, должно быть, в эти недолгие часы чувствует там себя в полной безопасности, но фонарик выдал его.

Внезапно логика отступила, как то и дело отступала весь этот вечер, и Эйврил поднял голову — посмотреть, посмотреть, куда несет его поток, и увидел то, что вот-вот сделает.

— Нет, — произнес он вслух. — Нет, это безумие.

И в тот же самый миг почувствовал, что это — повеление, и понял, что подчинится. Вся его человеческая слабость, вся казуистика и весь здравый смысл тотчас же восстали, дабы предать его и отвратить от исполнения долга.

Это вылилось в спор между двумя Эйврилами, происходивший в любезных выражениях, но яростно, — так спорят братья-старики, много лет прожившие бок о бок.

— Дружище, — резонно возражал мудрый прелат, — это как раз тот случай, когда ни одному человеческому существу не должно вмешиваться. Если ты спустишься туда и попытаешься поговорить с этим злополучным мальчишкой, ночью, один на один, он тебя зарежет, как зарезал до этого четверых, и с твоей стороны это будет самоубийство, а с его — убийство. Хорошо, смерти ты не очень-то боишься, но если ты умрешь, то кто от этого пострадает? Самые любимые — Мэг, Сэм со своей миссис. Им придется искать себе новый дом, потому что никакой другой священник не станет их у себя терпеть. Уильям и несчастная Мэри Тэлизмен, и Эмили, — кто им даст приют? Дот. Милая Дот. Ее жизнь потеряет всякий смысл. А своей печальной и самонадеянной душе, что хорошего сделаешь ты ей?

— Не знаю, — отвечал внутренний Эйврил, которого становилось все меньше, у которого не оставалось ни логики, ни сущности, одна покорность. — Я знаю только одно: обстоятельства так сложились, что выбора у меня нет.

— Слушай, — сказал тогда более практичный собеседник, — ну позвони этому мальчику, Люку. И прямо сейчас. Скажи ему все, что знаешь, поручи свою душу Всевышнему и ложись спать. Если тебе хочется поговорить еще и с тем, другим мальчиком, ты сможешь это сделать, когда он будет в тюрьме. Так ты защитишь и его, и себя. Кто ты такой, чтобы вводить его в столь чудовищное искушение?

— Опять-таки — не знаю, — отвечал Эйврил истинный, — я не просил, но будь мой путь таков, как ты говоришь, я бы знал то, что знаю теперь, еще тогда, во время разговора с Люком!

В этом пункте чувство юмора, вечное его наказание, принялось веселиться.

— Вот ты тут стоишь, беседуешь, как Ланселот Гоб-бо со своим другом, — заметило оно. — Не валяй дурака, Эйврил, позвони Люку!

— Я позвоню ему, когда вернусь!

— Ты не вернешься, — возразил здравый смысл. — Чего ради ему тебя щадить, одного тебя из всех? Он ненавидел тебя и боялся, еще ребенком, несмотря на все, что ты для него сделал. Так с чего бы ему слушать тебя теперь? Тебя-то он услышит последним из всех. Помнишь, как ты застал его в храме за профанацией литургии, и, когда, понаблюдав за ним и поняв, что это не невинная шалость, а осознанное святотатство, разложил его на колене? Этот мальчик от лукавого. Он был от лукавого еще младенцем. Отвратись от него, пока можешь. В этой комнате имеется телефон ради твоего спасения, воспользуйся. Тебе даже не надо вспоминать номер. Набирай полицию и настаивай, чтобы соединили с Люком.

Поскольку он все еще стоял в нерешительности, рассудок пошел на хитрость.

— По крайней мере, прими разумные меры предосторожности, — посоветовал он. — Дозвонись до Люка и скажи, что встретишься с ним в церкви через полчаса. Он может прибыть и раньше, но тут уж твоей вины не будет. Остальное предоставь Провидению, только позвони.

В темноте Эйврил побрел к телефону. Это была отводная трубка от основного аппарата в холле, сделанная в войну для предупреждения о воздушной тревоге. Расстроенный каноник уныло снял трубку.

Полная тишина в ней его успокоила. Разумеется, он оказался единственным во всем доме, кому Сэм забыл сообщить о своем усовершенствовании, и не мог знать, что внизу вся система работает.

Тишину в трубке он воспринял как знак. Набрал номер, но, так и не услышав гудков, он вздохнул и повесил трубку.

— Вот видишь, — сказал он самому себе. — Я был абсолютно прав. Я так и думал.

Он тихонько вышел из комнаты и пошел по коридору.