Тигр! Тигр!

За спиной — звон осколков и удивленные крики. Слегка согнув нога, Пил приземлился на какую-то клумбу, чудом сумел не упасть и, не задерживаясь, побежал вокруг замка, туда, где стояли машины. Пятью секундами позже он рванул дверцу Сидриного «родстера», а еще через пять секунд уже миновал чугунные ворота и погнал, набирая скорость, к проходившему рядом шоссе. Даже в такой критической обстановке Пил думал быстро и точно. Он сбежал настолько стремительно, что вряд ли кто-нибудь успел заметить, куда направилась машина, а направилась она в сторону неожиданную, на Лондон. В Лондоне можно на время затеряться, но не это главное. Следя глазами за пролетавшей мимо дорогой, он методично перебрал факты и без колебаний пришел к единственному решению. Доказать свою невиновность невозможно. Да и какая там невиновность, он так же виновен в убийстве, как и все остальные. Но они все сговорились, и единственным убийцей будет он.

Сейчас война, и за границу не уедешь, не получится даже залечь на дно на сколько-нибудь длительное время. Только и остается, что жалкая участь беглеца от правосудия, живущего в какой-нибудь дыре, дрожа от страха быть пойманным, что неизбежно произойдет если не через месяц, то через два, максимум через три. А потом будет суд, и суд этот станет сенсацией. И как же порадуется Сидра, наблюдая его последний путь от кричащих газетных заголовков до петли палача.

Пил вел машину и спокойно, ни на секунду не ударяясь в панику, планировал свои дальнейшие действия. Самым наглым было бы явиться прямо домой. Им и в голову не придет искать его дома… во всяком случае, какое-то время. Время более чем достаточное, чтобы сделать то, что следует сделать.

— Месть, — произнес он вслух. — Кровь за кровь.

Пил уже въехал в Лондон и направлялся к Челси-сквер — свирепый чернобородый мужик, очень похожий на пирата Тича со старинных гравюр[8].

Для начала он проехал по другой стороне площади, цепко поглядывая по сторонам, нет ли полиции. Полиции не было, все выглядело мирно, ничто не вызывало подозрений. Только «мирно» не совсем то слово. Взглянув на фасад своего дома, он увидел, что в левое крыло его попала бомба. Произошло это, видимо, несколько дней назад, потому что обломки были аккуратно сложены, а с разбитой стороны поставлен забор.

Так оно даже и лучше, с мрачным весельем подумал Пил. Дом, без сомнения, пуст, и слуги не будут мешать. Он припарковал машину и быстрым шагом направился к главному входу. Решение было принято, оставалось его исполнить.

В доме ни души. Пил прошел в библиотеку, взял ручку, чернильницу и бумагу и сел за письменный стол. Внимательно, не упуская ни малейших деталей, он написал новое завещание, лишавшее жену прав на наследство и сформулированное таким однозначным образом, что опротестовать его становилось невозможно. Да, этот шедевр юриспруденции выстоит в любом суде. Затем он открыл дверь на улицу, зазвал в дом двоих проходивших мимо рабочих и попросил их стать свидетелями, как он подписывает завещание. Он заплатил им, поблагодарил и проводил на улицу, а затем закрыл и запер входную дверь.

Теперь можно было минутку передохнуть. С Сидрой разобрались. Он знал, что тут им руководил собственнический инстинкт, ему хотелось сохранить собственное состояние даже и после смерти. А еще ему хотелось сохранить честь и достоинство даже и после смерти. Первое было сделано, теперь оставалось привести в исполнение второе. Привести в исполнение. Самое верное выражение.

Пил подумал секунду — было много возможных способов, — а затем кивнул и прошел на кухню. Достав из комода охапку простыней и полотенец, он плотно заткнул все щели окон и дверей. Затем, по внезапно пришедшей в голову мысли, он написал на большом куске картона сапожным гуталином: «ОПАСНО! ГАЗ!» — и поставил картонку за кухонной дверью.

Еще раз проверив, насколько тщательно закупорена кухня, Пил подошел к плите, открыл духовку и повернул до отказа краник. Из форсунок с шипением хлынул газ, резко пахнувший и прохладный. Пил встал на колени, всунул голову в духовку и начат мерно, глубоко дышать. Он знал, что довольно скоро он потеряет сознание. Он знал, что это не будет болезненно.

Впервые за последнее время он позволил себе расслабиться и с чувством, близким к благодарности, стал ждать приближение смерти. Хотя он и был прагматиком, прожил жизнь жестко спланированную, словно расчерченную на квадраты, сейчас его мысли обратились к самым лирическим ее моментам. Пил ни о чем не жалел, ни за что не просил прощения, и все же ему вспоминались дни, когда он впервые встретился с Сидрой, вспоминались со щемящей печалью.

Кто сей юнец, умастивший себя ароматами
И среди роз в милом гроте любви твоей ищущий,
Сидра, скажи мне…[9]