Моему родителю не суждено было доехать даже до Севильи. На перегоне между Эль-Ронкильо и Лас Паханосас он вынужден был остановиться – спустило заднее колесо. Ничего не предвещало беды. Машина, стоявшая на обочине трассы А-66, никому не мешала. Однако, русская поговорка: «Где тонко – там и рвется», как нельзя лучше подходит к той ситуации. Когда отец менял колесо, в его машину, на полном ходу врезался грузовик, у которого, вы не поверите, на том же месте «на выстрел» полетело колесо. Переднее правое. Грузовик потянуло на обочину, водитель не смог удержать руль. В итоге: отца на машине «Амбулансии» отвезли в Севилью, а «Сеат» не подлежит восстановлению. Из Hospital Victoria Eugenia в два часа ночи нам сообщили, что отец находится в реанимации, у него множественные ушибы внутренних органов, переломы костей таза и нижних конечностей. Состояние стабильно тяжелое, в сознание он не приходит.
Из Севильи отец вернулся к нам только через два месяца. Как не горько было осознавать случившееся, но был он в таком состоянии, что ни подняться, ни самостоятельно себя обслужить отец не мог еще долгое время. Прошедшие два месяца, когда мы каждый день слышали по телефону: «Состояние стабильно тяжелое, ваш отец не приходит в сознание», были самым страшным испытанием для всей нашей маленькой семьи. Резко постарела мама. Она не смогла взять на себя руководство отелем, потому что сильно сдала физически и морально. На меня легли заботы о нашем затухающем бизнесе. Почему «затухающем», да все дело в несносном постояльце. Старик, после отповеди, устроенной Липским, некоторое время вел себя тихо и пристойно, но постепенно начал снова «поднимать голову», его вечерние попойки становились все шумнее, выходки – все безобразнее. А это, сами понимаете, не добавляло привлекательности Gran Elefante. Постояльцев почти не осталось, бар вечерами наполнялся только на треть.
Мы капитально «просели» в финансовом плане. Если на еду и предметы первой необходимости денег еще хватало, то на что-то более серьезное – нет. Элементарно, нам нечем было платить за учебу Марии. А девочке надо было получать хотя бы среднее образование. В испанской школе это проходит в два этапа: начальный до двенадцати лет и следующий – до шестнадцати. Моя младшая сестра, которой только исполнилось четырнадцать лет, училась в платной частной школе в нашем Эль Пуэрто, и мне совсем не хотелось бы переводить ее в муниципальную школу в Кадисе. Я часто бывал в том районе, где находится школа, да и знакомых там хватало. Поэтому я точно знал, что многие одногодки Марии, этакие грудастые испанские матроны, уже вовсю крутят любовь с парнями. И не ограничиваются целомудренными поцелуйчиками при встрече и на прощание. Некоторые в этом возрасте уже умудряются рожать. А сестренка в свои четырнадцать еще была ребенком, у нее в школьном рюкзачке, вместе с учебниками, путешествовала любимая кукла. Да и отношения между полами, в ее понимании, ограничивались «вздохами на скамейке». Мария была глубокая провинциалка, и я не хотел, чтобы в ее жизнь резко ворвалось взросление. Конечно, впереди были три летних месяца, когда население нашего городка, практически, удваивается за счет наплыва отдыхающих. Но, тем не менее, были опасения, что за следующий учебный год нам нечем будет платить.
Ранним июньским утром, когда я уже навел порядок во дворе хостела и собирался сесть за компьютер, чтобы подсчитать все расходы за прошлый месяц, меня окликнул майор. Он вышел во двор в полном походном снаряжении, то есть в неизменных штанах цвета хаки, разбитых донельзя тактических ботинках грязно-бежевого цвета и единственной рваной футболке. Живописный наряд венчала сбитая на затылок бейсболка и маленький рюкзачок за плечами.
– Малыш, ты никуда сегодня не собираешься? – скрипучий голос старика звучал, на удивление, дружелюбно.
– Доброе утро майор, нет, сегодня буду дома, – ответил я, – а что?
– Я двину в Castillo и еще пару мест, – сказал постоялец, – присмотри за моим номером, я не смог закрыть замок.
– Хорошо, – мне даже не хотелось выяснять, что могло случиться с замком, который я сам вставил буквально пару дней назад, вместо выбитого стариком по пьянке, – сегодня день замены белья. Вам поменять?
– Будь ласка, – кивнул старик, и прихрамывая вышел за калитку.
Я несколько минут смотрел ему вслед. Как-то сегодня майор выглядел сильно уставшим прямо с утра. Спина еще больше сгорбилась, голова повисла чуть ли не до груди, раненая нога даже не подволакивалась, а прямо-таки тащилась, будто из нее выдернули кости. Шел бывший вояка очень медленно, ноги в ботинках ставил неуверенно, вроде как не по дороге ступал, а по зыбкому болоту.