А порой, когда я засаживаю какой-нибудь потаскухе в исповедальне, любезно предоставленной добрым пастором, я обретаю покой. Всё кажется… нормальным. Как будто так и должно быть.
Будто я занимался этим всю жизнь.
В смысле, всё, чего мне хочется в такие моменты – новой порции страданий. Чтобы стряслось что-то такое, от чего мне станет больно. Не по себе. Латентный мазохист. Скучающий страдалец.
Безумец, которому не хватает тех минут, когда он был востребован, как объект насмешек и унижений. Как их постоянный зритель.
20
Поняла ли Каталина, что я воспользовался ею, как щитом, отправив искать тетрадь, которая теперь не так уж и важна? Дэл не знает, где его сестра. Единственное, что ему известно – она со мной. По крайней мере, была.
Наверное, Дэлмер ждал, пока мы уедем, чтобы войти и расправиться ещё с несколькими составляющими моей жизни. В доме оставались лишь Дороти и Аманда. Люди, потеряв которых, видимо, ничего не изменится. Я не знаю, сколько должно погибнуть человек, чтобы внутри меня что-то щёлкнуло. Убийство – не то, чем можно воздействовать на кого-либо. Этим можно только напугать. Того, кто сам боится смерти. Кто считает себя нужным, незавершенным.
Словно сон. Я пробиваюсь сквозь стену дождя, надеясь попасть в помещение. В окнах ничего не происходит и они не разбиты. Теория Уилсона и Келлинга по-прежнему актуальна. Ведь стёкла, оставшиеся в целости, не гарантируют полной безопасности. Не дают ощущения сохранности. По большей части, "теория разбитых окон" – лишь намёк, предупреждение – скоро всё пойдет не так. Но даже тогда, когда я знаю, что внутри происходит нечто ужасное, стёкла остаются неповрежденными.
Дежа вю. Дверная ручка скрипит так же, как и в том сне. Не заперто.
Кажется, будто "сейчас" – это то, к чему меня подводили. Намекали, что всё случится так, не иначе. Все эти видения, стечение обстоятельств. Я иду туда, где, скорее всего, меня ждёт удар ножом или пуля, или ещё какая-нибудь достойная смерть.