Тяжелый дивизион

— Да, вы правы. — Он сразу перешел с крика на шепот. — Вы понимаете, Дмитрий Михайлович, ведь тут у нас из окна форт виден, — так ведь это мишень в шестиэтажный дом. Артиллерийская позиция — яма, перекрытая досками, а на досках дерн, понимаете, зеленый дерн. А на дерне дермо. И под дерном — дермо семьдесят седьмого года. Времен Плевны пушечки. А в укреплениях, говорят, если поковырять бетон, бревна обнаруживаются. Вы себе представляете, что будет с таким фортом после первого же обстрела восьмидюймовыми осадными? А эту нашу построечку невооруженным глазом от немцев видно. И домик этот, и церковь, и кладбище, как нарочно, оставлены, чтобы подчеркнуть хорошую цель. Вот сукины сыны! Вот прощелыги интендантские.

— Вы 'ого это, собственно говоря, Але'сандр Але'сандрович? — поднял голову Алданов. Лицо его было бледно. — 'а'их интендантов?

— Каких? Всяких, больших и маленьких, и тех, кто у немцев на жалованье, и тех, кто просто предатели.

— Что это вас форты деревянные удивляют? Историю плохо знаете, Але'сандр Але'сандрович. А деревянные броненосцы забыли? Цусимские калоши… Не знаете, что ли, 'а' его высочество, чудодей Але'сей Але'сандрович, без черной и белой магии броневые плиты в бриллианты балеринам переделывал?

Соловин отвел взгляд в сторону и сделал вид, что не слушает. Кольцов грыз мягкие широкие ногти, сплевывая в сторону.

— Та' что же вы всё на интендантов? — высоким, срывающимся голосом выкрикнул Алданов. — Вора главного не видите, Але'сандр Але'сандрович.

— А вы видите?

— Все видят…

— Так имейте смелость сказать, господин подпоручик! — Кольцов вдруг вскочил со скамьи и встал в позу.

— А я с'ажу, если потребуется, господин штабс-'апитан! — взвизгнул Алданов.

— Господа офицеры! — с силой стукнул по столу Соловин. Теперь все трое стояли друг против друга. — Нельзя так, господа офицеры! Нельзя… — уже спокойнее продолжал Соловин. — Теперь знаете, Александр Александрович… — Он вдруг остановился, и пауза показалась слишком длинной. — Теперь война, каждый офицер на счету. Надо быть спокойнее. — Он повернулся и ушел.

Андрей натянул сапоги и вышел через кухонную дверь во двор.

Когда он ступил на тряскую, прогнившую ступень крыльца, воздушная волна внезапно откинула его назад, и грохот выстрела больно ударил в уши, а позади зазвенело разбитое стекло.

— Что такое? — вслух сказал Андрей, схватившись за косяк двери.

— А это семьдесят седьмого года пуш'и, — насмешливо прозвучал над ним голос Алданова. — Грохоту от них много. Не мешает запастись ватой для ушей. Не хотите ли полюбопытствовать? Я уже позиа'омился.

Андрей умылся и пошел с Алдановым. Домик попа был покрыт листовым железом. Стены были лиловые, а окна сиреневые. Вокруг дома все было уничтожено, и даже вишневый садик был вырублен до основания. Домик стоял теперь как игрушечная постройка на маленькой оголенной площадке.

Далеко в стороне белела в горячем солнечном свету деревянная вышка из строганых бревен, и еще дальше серели тяжелые контуры внутреннего форта. Впереди, совсем на горизонте, за узорами проволоки на стальных столбах, густо-синим мазком лег бор, которым батарея проходила ночью.

Вся площадка была изрезана лабиринтом окопов и ходов сообщения. Всюду, куда ни обращался взор, вставали серые грибы и зубья срезанных пней, следы безжалостно уничтоженных перелесков, рощ и садов, щепа и мусор снесенных построек.

— Я думал, крепость — это толстые стены, рвы, укрепления, мешки с землей, — говорил Андрей Алданову. — А это какая-то морщинистая лысина.

— Сюда! — внезапно прыгнул в свежевырытый ход сообщения Алданов. Узкая щель сделала несколько поворотов — и Алданов и Андрей вошли в широкую четырехугольную яму, стены которой были выложены досками или заплетены ивовым, еще зеленеющим плетнем. В яме царил полумрак, так как над всей ее шириной навис громоздкий навес из досок. Навес покоился на толстых, ставших колоннадой бревнах. Четыре пушки выставили наружу длинные дула. У одного из орудий суетились канониры.

— Вот вам и батарея! А вот и господа офицеры. Знакомьтесь. Наш вольноопределяющийся, студент Петербургского университета.

Андрей поздоровался с офицерами и стал осматривать пушки.

На дощатом полу батарейного редута близко один к другому стояли четыре тяжелых чугунных станка. Вместо подвижного хобота, как у гаубиц, они кончались чугунной лестницей в четыре ступеньки.

— Уши! — крикнул вдруг в лицо Андрею один из офицеров.

Андрей обеими руками закрыл уши и раскрыл рот. Выстрел потряс батарею, с потолка щедро посыпалась земля, и прислуга быстро отпрянула от одного из орудий. Выстрелившая пушка, дымясь и громыхая, долго прыгала по толстым доскам редута, подобно чудовищной лягушке.

— Черт побери! — вскричал Андрей. — Вот так пушки!

— А они, знаете, неплохо стреляют, — возразил офицер. — Одиннадцать километров дальнобойность, малое рассеивание. Только вот неудобны, это правда.

— Вы, 'онечно, в гарнизоне? — спросил артиллеристов Алданов.

— Да, но ведь и вы, вероятно, останетесь?