Тяготы домохозяйства

Ольга Прокофьевна покинула беседку и вернулась в дом, где её уже ждал обездвиженный Кац. Как и предполагала Набекрень, «крысёныш» попытался вспороть меха аккордеона, которые она накачала до восьми атмосфер одними лишь легкими. Детектив был разбужен легким щелбаном, от которого у него пропало из головы два года воспоминаний.

– Давай, рассказывай, что тут произошло. - Набекрень уселась перед ним на стул, скрестив руки на груди.

– К-к-к-ак вы узнали? - удивился Кац.

– Я тридцать лет была замужем за полковником разведки. Таких любителей я щелкаю как семечки.

– Я ничего вам не скажу! - брызгал слюной Кац.

– Скажешь как миленький, если хочешь получить противоядие.

– Какое ещё противоядие? - вылупил глаза детектив.

– Обычное. Думаешь можно залезть в мой чемодан и жрать там без последствий? Каждая третья банка и палка колбасы отравлены. Только я знаю, что можно брать, а что - нет. У тебя в запасе есть пара часов.

Кац не был скручен и мог уйти в любой момент. Набекрень не запирала выход, она была холодна и спокойна. Детектив тяжело вздохнул пару раз - то ли от страха, то ли от переполненного желудка, затем достал телефон и показал запись.

* * *

Следующие два часа жизни Каца прошли как экзамен на кулинарный краповый берет. Под чутким руководством Набекрень, подгоняемый ощущением скорой кончины, детектив носился по кухне как угорелый: нарезал перец, натирал морковь, прокручивал помидоры, варил свеклу и отмывал опустошенную им тару.

Ольга Прокофьевна поставила перед ним задачу: закрыть сорок банок с разной консервацией. Или пройти сорок кругов ада, как писал потом в своих мемуарах Кац. Женщина опасно хмурила брови и обвиняла детектива в геометрическом кретинизме, называя его прямоугольники из цуккини параллелограммами.

Когда время начало поджимать, Кац почувствовал, как смерть сжимает свои холодные пальцы на его кишечнике. Обессиленный, он упал на колени, прося пощады, но Набекрень была непреклонна. Она требовала, чтобы баклажаны были обязательно с чесноком, и Кац рванулся в последний бой.

– Молодец, Крысёныш, - хвалила Прокофьевна детектива. - На вот противоядие, заслужил, - бросила она ему упаковку.

– Что это? - смотрел бешеными глазами Кац, вертя в руках таблетки. - Уголь?

– Да. Помочь активировать? - сурово зыркнула Набекрень на детектива.

– Но… но вы же сказали, что некоторые банки отравлены.

– Вздуты, - кивнула Набекрень.

– А колбаса?

– Просрочена.

– Так я не умираю?

– Еще раз на глаза попадёшься - и вполне можешь.

Из дома заказчика опозоренный детектив ушёл сразу на пенсию и посвятил остаток жизни садоводству и кулинарии. Теперь он вёл слежку только за помидорами и цветной капустой.

* * *

Когда Набекрень вернулась в беседку, гости уже собирались домой.

– Заверните нам мясо с собой, - словно в ресторане скомандовал Артур домработнице.

Ольга Прокофьевна упаковала мясо в контейнер, а затем зачерпнула голой рукой в мангале красных углей и, завернув их в фольгу, протянула ошарашенному гостю, сказав:

– Вот, чтобы дома подогреть.

Катя легла спать довольной. А вот Паша снова не мог сомкнуть глаз. Всю ночь ему мерещился дядя Ксюши. Он никогда его раньше не видел, поэтому торшер в углу вполне мог сойти за киллера. Он хотел лишь уволить назойливую домработницу, а не отправить на тот свет. Вдобавок и сам Павел теперь был под прицелом. Приступы страха сменились приступами совести, которые в итоге привели его в комнату Ольги Прокофьевны. Сдуваемый, словно хиленький парусник, мощным сонным дыханием Набекрень, Паша полчаса добирался до неё, чтобы разбудить.

Он толкал женщину и громко звал её, почти полностью засунув лицо ей в ухо. Он тыкал в неё иголки и поджигал пятки, а Набекрень отмахивалась от него, словно от назойливой мухи, иногда попадая в цель. От этих ударов под утро Паша выглядел так, словно попал под асфальтоукладчик.

Набекрень встала внезапно, когда на кухне еле слышно щёлкнула духовка, оповещая о готовности жаркого, которое она поставила на ночь. Обрадовавшись, Паша решил играть в открытую и рассказать обо всём, что происходит. Прокофьевна внимательно слушала и не перебивала, продолжая заниматься по дому. Она вынула жаркое и отмыла духовку, затем взялась за раковину, потом перешла в ванную комнату. Паша ходил за ней по пятам, словно собачонка, и продолжал свой ночной монолог раскаянья. Мужчину буквально прорвало. Он не упускал ничего: рассказал об изменах, о детективе, о том, что Ксюша собралась нанять своего дядю. Паша точно описывал каждую деталь и говорил, что сожалеет.

Набекрень очищала водосток, а Паша - душу. Наконец, исповедовавшись, он облегчённо выдохнул и спросил:

– Ну что? Вы мне поможете?