Theatrum philosophicum

Считается, что Платон противопоставил сущность явлению, горний мир – нашему земному, солнце истины – теням пещеры (и наш долг теперь – вернуть сущность в земной мир, восславить его и поместить солнце истины внутрь человека). Но Делез располагает сингулярность Платона в утонченной сортирующей процедуре, которая предшествует открытию сущности, потому что эта процедура обусловливает необходимость мира сущностей своим отделением ложных симулякров от множества явлений. Поэтому бесполезно пытаться пересматривать платонизм, восстанавливая в правах явления, приписывая им прочность и значимость и сближая их с сущностными формами через наделение концептуальным хребтом: не стоит поддерживать столь робкие создания в прямом положении. И не стоит пытаться переоткрывать высший и торжественный жест, установивший – одним махом – недоступную Идею. Скорее, нам следует приветствовать коварное сборище симулянтов, которое шумно ломится в дверь. А то, что войдет к нам – затопляя явление и разрушая его сцепленность с сущностью, – будет событием; бестелесное рассеет плотность материи; вневременное упорство разорвет круг, имитирующий вечность; непроницаемая сингулярность скинет с себя свою загрязненность чистотой; актуальная наружность симулякра подкрепит фальшь ложный явлений. Объявится Софист и потребует от Сократа доказательств того, что тот не является незаконным узурпатором.

Пересмотреть платонизм – по Делезу – значит прокрасться внутрь последнего, снизить планку, добраться до мельчайших жестов – дискретных, но моральных, – которые служат для исключения симулякров; это также значит и слегка отклониться от платонизма, поддержать с той или иной стороны короткий разговор, который платонизмом исключается; это значит вызвать еще одну разъединенную и расходящуюся серию; это значит сконструировать – посредством такого небольшого скачка в сторону – развенчанный пара-платонизм. Преобразовать платонизм (серьезная задача) – значит усилить его сочувствие к реальности, миру и времени. Низвергнуть платонизм – значит начать с вершины (вертикальная дистанция иронии) и охватить его происхождение. Извратить же платонизм – значит докопаться до его наимельчайших деталей, снизойти (благодаря естественному тяготению юмора) вплоть до корней его волос, до грязи под ногтями – до тех вещей, которые никогда не освящались идеей; это значит открыть его изначальную децентрированность для того, чтобы перецентрироваться вокруг Модели, Тождественного и Того же Самого; это значит самим так децентрироваться относительно платонизма, чтобы вызвать игру (как [происходит] в любом извращении) поверхностей на его границах. Ирония возвышает и низвергает; юмор опускает и извращает[4]. Извратить Платона – это примкнуть к злой язвительности софистов, грубости киников, аргументации стоиков и порхающим видностям[5] Эпикура. Пора читать Диогена Лаэртского.

* * *

Нам следует особенно внимательно отнестись к поверхностным эффектам, которые так радовали эпикурейцев[6]: истечения, исходящие из глубины тел и поднимающиеся подобно туманной дымке – внутренние фантомы, которые вновь быстро впитываются глубиной других тел – обонянием, ртом, вожцелениями; чрезвычайно тонкие пленки, отделяющиеся от поверхности объектов, а затем привносящие цвета и контуры в глубину наших глаз (плавающая эпидерма, визуальные идолы); фантаз-мы, созданные страхом и желанием (облачные боги, обожаемый лик возлюбленного, "слабая надежна, доносимая ветром"). Именно это ширящееся царство неосязаемых объектов должно интегрироваться в нашу мысль: мы должны артикулировать философию фантазма, не сводимого к какому-то исходному факту, опосредованному восприятием или образом, но возникающего между поверхностями, где он обретает смысл, и в перестановке, которая вынуждает все внутреннее переходить вовне, а все внешнее – вовнутрь, в темпоральной осцилляции, всегда заставляющей фантазм предшествовать себе и следовать за собой – короче, в том, что Делез вряд ли позволил бы нам называть его "бестелесной материальностью".