The Question. Самые странные вопросы обо всем

Начертания Кирилл придумал оригинальные (хотя и основываясь на распространённом в те времена греческом минускуле), а порядок в общих чертах сохранил. Может быть, затем, чтобы буквами было по-прежнему удобно обозначать цифры. Может быть, потому, что не знал другого порядка. Может быть, потому, что алфавитный порядок языка Библии – священен – сказано же в Библии: «Аз есмь альфа и омега», то есть начало и конец.

Единственно, надо было дать какое-то место буквам, которые обозначали звуки, отсутствовавшие в греческом: Б, Ж, Ц, Ч, Ш и т. д. И они были поставлены либо рядом с буквами, обозначавшими максимально похожие звуки (Б – рядом с В, Ж – рядом с З), либо в конец алфавита. Когда вместо глаголицы стали использовать более похожую на греческие буквы кириллицу, алфавитный порядок в целом сохранился, хотя некоторые редкие буквы в разных списках занимают разные места, а некоторые имеются лишь в части списков.

Греческий алфавит взял свой порядок букв из семитского письма. Существует легенда про финикийца Кадма, который научил греков письменности. Как и славянам, грекам понадобились дополнительные буквы, поэтому в конце греческого алфавита мы видим отсутствовавшие у финикийцев фи (Φ), хи (Χ), пси (Ψ) и омегу (Ω). Кстати, в ранних списках этих букв нет, алфавит заканчивается либо на ипсилоне (Y), либо вообще на тау (Т).

К этому же источнику восходит, в конечном счёте, и латинский алфавит, вот почему порядок букв в нём так мало отличается от привычного нам русского. Самое, пожалуй, заметное, – это то, что на месте Г перед буквой Д (D) мы видим С (читается как «к»). Но если посмотреть на латинскую букву G, видно, что она производна от С (и произведена была довольно поздно – именно поэтому имя Гай долгое время сокращалось буквой С, – никогда не слышали про «Кая» Юлия Цезаря?).

А вот откуда взялся порядок букв в семитском письме, в точности неизвестно. Сами знаки, скорее всего, возникли не без влияния египетской письменности, но вот порядок семиты придумали сами. Причём ещё до появления собственно семитского письма: впервые он встречается в угаритском письме, а оно – клинописное.

Если европейцы просто копировали порядок букв (возможно, для того, чтобы сохранить, хотя бы в основном, за буквами их цифровые значения), то древние индийцы, обладавшие хорошей лингвистической традицией, получив в своё распоряжение семитское письмо, расставили буквы в соответствии с произношением: сначала гласные, потом согласные, да и внутри этих групп порядок тоже не случаен. А цифры индийцы себе отдельные придумали. Потом, через арабов, эти цифры дошли до Европы, и мы знаем их под именем «арабских», – но это уже другая история.

Может ли в действительности существовать мир волшебников? Мы же маглы и можем просто не знать о нем

ИРИНА ДУДЕНКОВА

Кандидат философских наук, заведующая кафедрой онтологии и теории познания РУДН

На такой вопрос нелегко, даже невозможно ответить просто и однозначно: да или нет. Так же трудно и невозможно, как прыгнуть, например, очень далеко с места без разбега. Поэтому давайте разбегаться.

Для начала подумаем, а что значит «существовать»? Что существует, что необходимо для того, чтобы мы признали что-то существующим? Например, как существуют числа и геометрические фигуры? Похоже, что они существуют как-то по-другому по сравнению с коровами и деревьями. Так же, как кентавры, или всё-таки по-другому?

Во-вторых, надо решить, что такое действительность? Когда мы о чем-то думаем, наше воображение постоянно работает. Мы мечтаем, вспоминаем, изобретаем и сочиняем даже тогда, когда делаем что-то самое обычное и рутинное, например, готовим на завтрак бутерброды. Значит ли это, что действительное перемешано с воображаемым? Может быть, иногда воображаемое действительнее самой действительности?

Наконец, подумаем: а что значит «знать»? Когда мы можем быть абсолютно уверены в том, что что-то знаем? Для этого достаточно нашего повседневного опыта или надо проводить сложные математические расчеты и подтверждать свои знания экспериментами?

Ну вот, наконец, разбег мы набрали достаточный. Теперь можно подумать о том, что такое волшебство. Наверное, это самое удивительное, самое неожиданное, то, что нарушает привычный ход вещей. Значит, волшебники – это повелители чудес. Но чудо – оно свободно. Если птицу посадить в клетку, она перестает быть птицей, если к чуду приставить хозяина, оно перестает быть чудом.

Поэтому я скажу так: спрашивать о существовании волшебников – так же странно, как ловить вольнолюбивых птиц. То есть это, конечно, можно делать, но надо иметь в виду, что настоящие чудеса не приручаются. Например, чудо того, что сегодня нам удалось подумать над некоторыми проблемами философских наук о бытии и познании – онтологии и эпистемологии.