Читаем The History of Bones: A Memoir: A Memoir полностью

"О, он становится таким красивым".

"Да, он красив, не так ли?"

Я даже не замечаю их, я смотрю поверх их голов и мимо них. Я смотрю в зеркало и ухмыляюсь от уха до уха. Улыбка выходит за пределы моих ушей, я ухмыляюсь от шеи до шеи. Я действительно ухмыляюсь.

Моя мама, которая всегда отчаянно пыталась держать нас подальше от бридж-клуба, на самом деле предлагает мне некоторые из священных сэндвичей бридж-клуба, которые они не собираются есть. Это очень необычно. Мы никогда, никогда не получаем ничего из еды бридж-клуба. Никогда. Может, это потому, что меня объявили красавчиком, а может, потому, что мама чувствует, что что-то не так и меня лучше отвести на кухню с едой.

Как мило. Я иду на кухню и здороваюсь с собакой Максом. Мне кажется, что я действительно могу разговаривать с собакой. Я сажусь на пол в кухне и начинаю пытаться съесть бутерброды. Я разговариваю с Максом, и очевидно, что если бы у него был подходящий вокальный аппарат, он бы мне ответил.

"Как дела, Макс?"

Макс подходит ко мне, и я протягиваю ему тарелку с бутербродами, чтобы он откусил кусочек.

"Как это - быть собакой, Макс? Тебе нравится?"

Макс скромно съедает половину одного из бутербродов. Он ласково смотрит на меня, и между нами возникает близость, которой раньше не было. Макс берет еще один бутерброд.

"Это хорошие сэндвичи, правда, Макс?"

Я не думаю, что здесь происходит что-то странное. Может, это и странно, я знаю, что никогда раньше не сидел на полу кухни и не ел вместе с собакой, но моя мама никогда раньше не предлагала мне еду из бридж-клуба. Это новый опыт, вот и все. Нет, это нормально. На самом деле, это здорово.

Моя мама заходит на кухню и говорит: "Ты ведешь себя очень странно". Я вижу, что она мне не союзник, поэтому поднимаюсь наверх в свою комнату, но не раньше, чем останавливаюсь у зеркала и долго ухмыляюсь про себя.

Наверху я нахожу "Electric Ladyland" Хендрикса и ставлю ее на проигрыватель. Я не замечаю, но стереосистема включена на десять. Мне это не кажется громким, но я уверен, что дом должен был дрожать. Мы никогда не слушали ничего выше трех или четырех, даже когда мамы не было дома. Десять, наверное, было оглушительно.

Моя мама взлетает по лестнице, но прежде чем она успевает что-то сказать, я пробегаю мимо нее, спускаюсь по лестнице и выхожу из дома. Я не прощаюсь с бридж-клубом, я слишком сильно смеюсь.

Я снова оказываюсь у Марка. Моя гитара лежит на дорожке, где я ее оставил. Я кладу ее в чехол. Я стучусь в дверь Марка, но отвечает его мать. Марка там нет.

"Могу я воспользоваться ванной?"

"Конечно".

Я захожу в ванную и снова начинаю смотреться в зеркало. На этот раз все не так весело. На самом деле, часть моей кожи отслаивается от лица. Это пугает. Я пытаюсь посрать, но мышцы моего живота не поддаются контролю. Возникает странное ощущение электрической тряски, и я думаю, что мне нужно двигать кишечником, но не могу понять, как это сделать.

Я снова начинаю смотреться в зеркало. Теперь это немного веселее. Надеюсь, мое лицо не начнет снова шелушиться. Так-то лучше. Я снова начинаю ухмыляться.

Внезапно меня осеняет, что я просидела в ванной два или три часа, а может, и больше. Я не могу выйти, я не выдержу встречи с матерью Марка. К тому же сейчас, кажется, около восьми вечера, его отец уже должен быть дома. Я останусь в ванной, пока они не уснут, а потом тайком выберусь из дома.

Это бессмысленно. Нет, я должен выйти, как бы страшно мне ни было. Поэтому я набираюсь смелости и выхожу. По лицу матери Марка я не чувствую ничего, что могло бы навести на мысль о том, что здесь что-то не так. Может, я пробыла там всего десять минут? Все в порядке. Я прощаюсь и ухожу.

Позже вечером я столкнулся с Марком в центре города, в нескольких милях от его дома. Такое всегда случается, когда ты под кайфом: Вы кайфуете с кем-то и, неизбежно, разделяетесь. Все расходятся в разные стороны, но каким-то чудом какая-то сила снова собирает вас вместе.

Мы некоторое время гуляем по городу. У Марка очень странные глаза, и он постоянно носит солнцезащитные очки, потому что свет вредит им. Я вижу его странные глаза за темными линзами, и они меня настораживают. Психика Марка всегда казалась мне гранитной - его ничто не беспокоило, - но теперь в его глазах затаилось что-то злое.

Мы останавливаемся посреди улицы, и я смотрю на него.

"Марк, ты меня пугаешь".

"Ты меня тоже пугаешь, Джон".

Я его пугаю? Я поражена. Я чувствую себя такой дезориентированной; не может быть, чтобы у меня хватило сил кого-то напугать, особенно Марка.

"О, хорошо. Может, нам стоит разделиться".

Затем между нами происходит очень приятный момент, который остался невысказанным.

"Хорошо, увидимся позже".

Мы идем в разные стороны. Я захожу в квартиру Ларри Престона и говорю ему, что спотыкаюсь.

В соседнем здании проходит вечеринка, я хочу туда пойти?

"Не думаю, что смогу".

Ларри оставляет меня одну у себя дома. В соседней комнате у кого-то эпилептический припадок. Я слышу крики.

"Возьми ложку! Возьми ложку!"

Приезжает полиция; красный свет из верхней части машины обводит стены в квартире Ларри. Я сползаю на пол.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии