The Future of Decline. Anglo-American Culture at Its Limits

Приходские нативизмы и белые национализмы, действующие под прикрытием Трампизма в Республиканской партии, повторяют расистские настроения в британской политике, которым послужила Тэтчер. В наши дни рефлекторный язык американского превосходства все больше становится достоянием расовой секты, белых националистов, происходящих от расовой касты, белых граждан (Вилкерсон). Новые белые национализмы в США - это придуманные расистские традиции. Они не являются естественным выражением "опыта пионеров" или эманацией так называемого мышления "Потерянного дела" со Старого Юга. Что бы ни говорили их иконографии, новые белые националисты возникли в горниле деклинистов. Их интернет-нацеленность на дезаффилированных молодых белых мужчин была сознательной стратегией, задуманной и осуществленной Стивом Бэнноном при донорской поддержке республиканского истеблишмента. Бэннон и Трамп - это американский симптом загнивающего деклинизма, как и Энох Пауэлл в преддверии Тэтчер. И, как справедливо отмечает Панкадж Мишра, медиаимперия Мердока поддерживала белый национализм в обе эпохи по обе стороны Атлантики.

Когда язык утраченного величия оказывается недостаточным для разжигания нативистского гнева, за дело берется язык черной преступности и беззакония. Стюарт Холл и его коллеги установили значительную и резкую связь между эпохой Тэтчер и Трампа: полицейское насилие против чернокожих как симптом упадка. Не случайно фаза упадка и доминирования в истории США, начиная с 1970-х годов, соответствует войне с наркотиками и массовому увеличению числа небелых заключенных. После десятилетий растущего неравенства и относительного упадка американская элита молчаливо приняла модель господства и контроля, а не социального согласия.

Расистские основы нового общества контроля были предсказаны и выявлены британскими "новыми левыми" пятьдесят лет назад, в эпоху их национального упадка. Немногие комментаторы полицейского насилия в США сегодня мыслят так же системно и исторически, как Холл и его команда в книге "Полицейский кризис", когда они связали расовое освещение преступлений с национальным упадком: "Мы считаем, что природу реакции на "ограбление" можно понять только с точки зрения того, как общество - в особенности альянсы правящего класса, государственный аппарат и СМИ - отреагировали на углубляющийся экономический, политический и социальный кризис" (306). Подобные аргументы становятся все более актуальными в Америке, особенно по мере того, как становятся все более заметными связи между дефицитом, статусной тревогой и моральной паникой белых. Полицейское насилие в эпоху Трампа побудило широкий и растущий сектор общественности рассматривать проблему как проблему социальной справедливости, а не закона и порядка. Комментарии СМИ о городской преступности, похоже, освобождаются от старых расистских нарративов, отчасти потому, что американцы начинают видеть исторические корни полицейского насилия в рабстве и Джим Кроу.

 

Полицейское насилие - это внутреннее выражение милитаризации, которую Арриги называет одной из главных отличительных черт гегемонов, находящихся в свободном падении.5 Государства, которые фактически выполняют роль самозваных полицейских мира, в конечном итоге милитаризируют свой экономический рост и свои социальные нормы. Это структурная проблема упадка, усугубляемая параноидальными аспектами упадка как риторики угроз и потерь. В Америке с 1970-х годов имущественная элита чувствует себя все менее защищенной в отношении своих активов и своей безопасности. Неэлиты стали еще менее уверены в своей безопасности. Оба эти чувства оправдывали растущее стремление контролировать общество во время долгого спада от Никсона до Трампа.

Британские "новые левые" рано разработали убедительный ответ на классовую и расовую динамику имперского упадка. Их комплексная модель культуры контрацепции бесценна для американцев, размышляющих о проблемах и возможностях общества, формирующегося в условиях угасающей гегемонии. Но у "новых левых" были и диагностические недостатки, которые стоит отметить. Их интеллектуальное движение в значительной степени осталось инакомыслием, меньшинством и академической позицией в британском обществе, которое все еще дрейфует вправо, все еще кружит вокруг утраченного величия, все еще выходит из Brexiting. Оглядываясь на мыслителей "новых левых", можно подумать, что они верили в то, что ничто никогда не меняется достаточно быстро или в правильном направлении. То, что преобразующее рабочее движение так и не появилось, остается разочаровывающей загадкой. Это любопытное "слепое пятно" для историков, которые были настроены на то, что Арно Майер назвал "упорством старого режима".