The Future of Decline. Anglo-American Culture at Its Limits

Культурные фантазии, связанные с западным успехом и западной преемственностью (Великобритания - США), породили литературный кладезь.

 

Традиционные истории великих держав повторяют эти тропы: англосаксонский дар свободы, английская склонность к либеральному управлению, американская способность к технологическим прорывам, англо-американские представления о честной игре, естественная любовь к свободным рынкам в англоязычном мире. Дело не в том, что эти идеи - этнонациональная чепуха, хотя в целом это так. Дело в том, что стратегическая мощь и экономический успех создают культурные нарративы, которые привязываются к морализованным концепциям национального или расового характера. Верхушечные державы верят в свободные народы и свободные рынки, когда они доминируют на игровых полях, которые они называют ровными. Это в равной степени относится и к элитным социальным фракциям: они склонны верить в нарратив превосходства характера, мастерства или усилий как в обоснование своей классовой власти. Эти нарративы сами по себе сильны и живучи. Они должны быть поняты с учетом их независимого исторического веса. Даже если история сделает эти нарративы и тропы англоязычной добродетели в конечном счете устаревшими, они переживут экономические формации, которые когда-то их поддерживали. Именно по этой причине культурные истории упадка должны выдвигаться наряду, а иногда и вопреки обычным, якобы объективным или количественным описаниям национального упадка.

Упадок США заставляет считаться с ситуацией между Востоком и Западом, между глобальным Севером и глобальным Югом. Оно также заставляет считаться со старыми североатлантическими державами с их долгой историей колониализма поселенцев, исламофобии, добычи ресурсов и расового разделения.

Угасание гегемонии США бросает вызов всем американцам, но особенно элитам, которые правильно воспринимают национальную потерю как прогнозируемую потерю своих собственных социальных преимуществ. Упадок может и должен быть демократизирующим. По этой причине упадок вызвал панику белых и элиты. Делинизм слишком часто служил санированным прокси-языком для обиженных групп (белых, WASP, американцев - взаимозаменяемость как раз в этом и заключается), которые переводили свое чувство потери на язык национальных сумерек. Как можно изменить, оспорить или перевернуть этот нарратив о предательстве великой нации?

Поскольку это книга об истории культуры, ответ кроется в том, как американцы воспринимают и передают историю американского могущества, прошлого и настоящего. За последние пять лет общественность США и Великобритании стала все больше обращать внимание на взаимосвязанные исторические дебаты о расовом равенстве и национальном величии. Недавние исследования имперской истории, проведенные Адомом Гетачью, Жанной Морфилд и Прией Сатиа, стали своевременными аргументами в пользу более полного признания расистского наследия империи. Это не новые дебаты, но они выходят за пределы академических кругов и переходят в национальные дискуссии. Гетачью, Морфилд и Сатиа, а также многие другие, начали объединять переплетенные наследия англоязычного мира в историю власти Великобритании и США, которая также является глобальной историей гражданских прав, расового капитализма и антиколониальной борьбы.

Джеймс Болдуин также считал, что античерноту в Америке нельзя отделить от глобального проекта западного империализма.

 

Сейчас избиратели видят силу проницательности Болдуина как никогда раньше. Панкадж Мишра подводит итог:

Джеймс Болдуин в самых резких выражениях обрисовал необходимость... моральной и интеллектуальной революции, утверждая, что "для того, чтобы выжить как человеческий, движущийся, моральный вес в мире, Америка и все западные нации будут вынуждены пересмотреть себя", "отбросить почти все предположения", используемые для "оправдания" их "преступлений". Пожар, который Болдуин представлял себе в 1962 году, теперь бушует по всем США, и на него отвечают неистовыми призывами к выживанию белых. . . . Понятно, что людям, так долго возвышавшимся благодаря удаче рождения, класса и нации, трудно, даже невозможно, отказаться от своих представлений о себе и мире. Но успех в этом суровом самовоспитании необходим, если мы хотим, чтобы главные движущие силы современной цивилизации не скатились беспомощно в пучину истории. ("Колеблющиеся государства")